Святой Сева
Капелька и Дойч
Сева Святой
Капелька и Дойч
Ну почему, - спросила она его, - почему ты так изменился? Что произошло?
- Ничего, - равнодушно сказал Дойч.
Он поедал картошку. Золотистые ломтики издавали нежный запах, он накалывал их вилкой по одному и отправлял в рот. Иногда он подхватывал лежащий на краю тарелки толстый темно-зеленый огурец и откусывал от него. Вид у него был сосредоточенный.
Она вдруг ощутила острый приступ ненависти. Она не могла понять, что изменилось с тех пор, как они расстались два с половиной года назад. Тогда было ясно, что они любят друг друга - так ей казалось, и ничто на свете не сможет это изменить. Вечная любовь - каждый день, каждый час, всегда, пока смерть не разлучит их. Один год в армии, шесть страшных месяцев, которые Дойч провел в дисциплинарном батальоне за что-то, о чем она до сих пор не знала, еще полгода в армии, и полгода неизвестно где, когда она в муках проживала каждый день, ожидая его возвращения. Никаких удовольствий, танцев и мальчиков. Долгие месяцы взаперти, когда она боялась даже на секунду подумать о том, что ее дорогой Витя, ее парень, мог расценить как измену.
В один прекрасный день Виктор вернулся. Потемневшее лицо и равнодушные глаза. Он тяжело спрыгнул с подножки вагона, держа в одной руке чемодан, а в другой - полупустую бутылку пива, поздоровался с отцом и кивнул ей - "привет, Светка", - словно выезжал на денек в командировку . От него остро пахло алкоголем. Совсем, совсем не так она представляла эту встречу в своих мечтах.
Была еще одна причина, из-за которой она чувствовала себя оскорбленной. Два с половиной года назад он лишил ее девственности. Это произошло на его проводах. Вечером, когда гости разошлись, он долго рассказывал ей, как он ее любит, они целовались, она плакала от горя расставания, а потом он повалил ее на кровать, сдернул колготы и трусы, и взял ее грубо и больно. Это воспоминание поистерлось в памяти, и уже через год ей казалось, что это в сущности был нежный и возвышенный акт, словно и не было багровых капель крови на простыне, ее задохнувшегося крика, и невыносимой боли, когда его твердый, как камень, огромный - о чем она никогда не подозревала - член порвал плеву и несколько страшных минут терзал ее внутренности.
- Витя, родной, - сказала она ему на вокзале, плача от чувств, которые ее распирали. И что-то оборвалось у нее в груди, когда она почувствовала его тяжелый взгляд.
- Меня зовут Дойч, - услышала она. - Понятно? - И он отвернулся, продолжая начатый разговор с отцом.
Их дома были расположены далеко друг от друга, на разных улицах, и она плелась за ним и его родителями до их дома, до позднего вечера просидела на застолье в честь возвращения. Виктор много пил, но не пьянел, насколько она могла судить. За все это время они не обменялись и парой слов. Вечером все стали расходиться, Виктор куда-то исчез, как потом оказалось, ушел спать. Он даже не попрощался с ней тогда. Это напоминало кошмар. Она побрела домой, и полночи проплакала, уткнувшись в подушку. А утром, как магнитом, ее снова потянуло к нему.
- Что-то должно было случиться, - тоскливо сказала она. - Что?
- Ты не могла бы заткнуться? - возразил он, жуя.
И она заткнулась, задыхаясь от возмущения. Что-то мешало ей выбежать, хлопнув дверью. Перед ней сидел странно изменившийся, но родной и любимый человек.
Он доел картошку, и принялся вылизывать оставшийся жир коркой хлеба. Дрожа, она наблюдала за ним. На лбу Виктора появились морщины - их раньше не было. Глаза глубоко запали, кожа лица потемнела, на подбородке оказался маленький розовый шрам.
Он мягко отрыгнул, и отодвинул тарелку в сторону. - Ну, так что тебе нужно?