Раубер Макс

Тайна старой водокачки

Макс Раубер

Тайна старой водокачки

Восемнадцатый отряд опоздал на ужин. Это было уже довольно грубое нарушение режима детского оздоровительного лагеря, который раньше, в советские времена, был просто загородным пионерским лагерем. За это нарушение кто-то должен был ответить. Кто? Это зависело от того, по чьей вине произошла задержка. Всё это и предстояло выяснить на очередном "разборе полётов", как называли работники лагеря вечернее заседание штаба. Вожатые или воспитатель? Если задержка произошла потому, что не были вовремя накрыты столы, то виновен воспитатель, если же потому, что отряд не был вовремя приведён в столовую - то вожатые.

   Богдан Миронович, или попросту БМ, как его между собой называли воспитатели, начальник лагеря, ждал с некоторым волнением вердикта Совета штаба. Волнения его никто не замечал, но даже если бы оно и было замечено, то мало кто из присутствующих мог предположить, каковы причины этого волнения. К той небольшой части, которая могла знать о причинах этого никем не замеченного волнения строгого начальника, относились несколько молодых женщин воспитателей. Если кто-то взялся бы проанализировать состав этой осведомлённой группы, то первый вывод, к которому пришёл бы этот аналитик, был бы вывод о том, что все эти женщины красивы, одеваются они сексуально, но не вызывающе и держатся всегда рядом.

   Волнение БМ объяснялось тем, что ему очень хотелось, чтобы виновной в опоздании восемнадцатого отряда оказалась воспитатель этого отряда Нинель Серафимовна. Почему не вожатые? Вожатые в лагерь набирались из студентов педагогического института, проходящих летнюю "пионерскую", как её называли "по старинке", практику. Это были девушки и юноши, которым едва исполнилось восемнадцать, которых наказать можно было только содержанием характеристики или оценкой за практику, которые после практики уедут к себе в институт, закончив который, разъедутся по "градам и весям" края и в этом городе никогда не окажутся. Другое дело - воспитатели. Вот к ним-то можно было применить наказание, при мысли о котором начальник лагеря уносился в свою вторую, скрытую от посторонних взоров и полную фантазий, жизнь. Давно хотел БМ применить к Нинель Серафимовне наказание, при мысли о котором нетрудно было прийти в волнение.

   Начальник лагеря, некогда приглашённый на эту должность горкомом КПСС, да так и оставшийся на ней до настоящего дня, когда об этой самой КПСС уже и забыли, жил двумя жизнями - явной и тайной. В первой он был волевым деспотичным руководителем, способным уволить из лагеря любого работника даже за малейшую провинность, но свято соблюдающим интересы и права детей. Во второй он был мечтателем и фантазёром, и именно эта последняя должность дала БМ возможность воплотить свои мечты и фантазии, не дававшие ему покоя вот уже лет сорок, а было ему далеко за пятьдесят, в жизнь. Новые времена позволили расширить деятельность БМ в его второй жизни до необозримых пределов, от которых и полёт фантазий начальника становился всё более размашистым и стремительным.

   Актив штаба вынес вердикт: виновата Нинель Серафимовна. Начальник лагеря в душе ликовал, но вида не показал. Какое наказание он вынесет провинившейся воспитательнице, никто не знал, так как, согласно правилам трудового распорядка лагеря, меры воздействия носили конфиденциальный характер. Выговор ли это будет, или порицание, а может, и вовсе увольнение, неизвестно, да и мало кого интересовало: не его наказывали-то, а значит, можно облегчённо вздохнуть.

   Нинель Серафимовна, незамужняя женщина лет двадцати восьми - тридцати, имела приятную внешность. При росте примерно 170 - 172 см, фигура её была классической, настоящей, очень женской, пропорциональной тем нормам, которые были канонизированы ещё античными ваятелями. Лицо её было обрамлено жёлтыми подстриженными волосами, забиравшимися на затылке скромной заколкой в короткий хвостик, а на лоб спадавшими короткой прямой чёлкой. Карие глаза воспитательницы были отгорожены от окружающего мира очками, форма оправы которых придавала её лицу некоторую утончённость, аристократизм и одновременно несколько деловой стиль и делавшими её и без того большие глаза зрительно ещё больше. Загорелые ноги женщины были стройны и красивы, линия икр плавно переходила в ахиллово сухожилие, а подъём стопы был высок. Красоту ног подчёркивали туфли на невысокой, 4 - 5 см, "шпильке". Летнее платье кремового цвета, облегавшее её фигуру и подчёркивавшее её красоту, было коротким и открывало взорам окружающих круглые, слегка полноватые, загорелые колени Нинель Серафимовны.

   Сегодня её отряд долго и трудно "отбивался". Сказывалось возбуждение детей после дискотеки и огромного костра, пламя которого взметнулось в ночное небо, стараясь догнать словно убегавшие от него искры. Когда скрип кроватей и шёпот детей затихли, Нинель Серафимовна прошла в свою отдельную комнату и, оставив дверь полуоткрытой для того, чтобы было слышно, что происходит на этаже, не раздеваясь и не снимая обуви, прилегла на кровать поверх покрывала и предалась размышлениям о сегодняшнем "разборе полётов".

   "Пусть делает, что угодно, только не увольняет, " - думала она, лёжа у себя в комнатке. Увольнение было страшно. Отпускных, которые Нинель Серафимовна получила по окончании учебного года в школе, едва хватило бы на питание. Следующие деньги, которые она могла получить в качестве аванса, ожидались только в сентябре. Лагерь был для неё спасением от голодного существования, так как работа в нём оплачивалась и представлялось трёхразовое питание, стоимость которого была значительно ниже той  суммы, которую она бы потратила, питаясь домашней пищей. "Да, этим можно шантажировать, " - подумала Нинель Серафимовна, засыпая.

   Проснулась Нинель Серафимовна оттого, что широкая и липкая лента скотча склеила её губы. Открыв глаза, она увидела в полутьме комнаты склонившегося над ней начальника лагеря. Ничего не понимая, воспитательница попыталась встать, но сильные руки человека, много лет прозанимавшегося штангой, не дали ей этого сделать. Эти же руки перевернули её, всё ещё ничего не понимающую, вниз лицом и завели её руки за спину. Холодная сталь наручников с характерным металлическим щелчком сжала запястья рук Нинель Серафимовны. "Поднимайся!" шёпотом приказал ей БМ. Со скованными за спиной руками это сделать было очень сложно. Пленённая воспитательница сползла с кровати и, стоя на коленях, попыталась встать, но сильные руки начальника лагеря не дали ей сделать этого. На её изящной шее защёлкнулось тонкое и узкое металлическое кольцо-ошейник. Потянув за цепь, прикреплённую к этому ошейнику, БМ помог Нинель Серафимовне встать на ноги. К полосе скотча, склеивавшей губы пленницы, прибавились ещё две, крест-накрест лёгшие поверх первой и усилившие склейку губ. Кричать было бесполезно, да и опасно. Опасно тем, что её было чем шантажировать и тем, что её мычание могло разбудить детей, для которых вид их воспитательницы со скованными за спиной руками, склеенными скотчем губами и стальным кольцом на, за которое её ведут, как животное на поводке, мог вызвать самую непредсказуемую реакцию.

   "Хорошо, что у меня не старшие подростки", - подумала она, увлекаемая цепью по коридору. Ведомая на цепном поводке пленённая воспитательница прошла вслед за начальником лагеря по коридору, спустилась вниз по лестнице и застучала "шпильками" по асфальту дорожки, ведущей к корпусу. Через некоторое время странная для конца второго тысячелетия процессия подошла к скамейке, стоящей у дорожки. На спинке скамейки что-то поблёскивало, а рядом - чернело. "Кандалы!" - промелькнула в голове Нинель Серафимовны ужасная догадка. Через несколько мгновений никелированные кандалы оказались на ногах пленницы. Широкие стальные браслеты, с внутренней стороны имевшие бархатную прокладку, тем самым сберегающие колготки и чулки пленниц от затяжек, а кожу ног - от ссадин, как потом узнала Нинель Серафимовна, замыкались на щиколотках маленькими изящными висячими замками и соединялись друг с другом изящной никелированной цепью длиной сантиметров 45 - 50. БМ снял очки с Нинель Серафимовны и на её глаза легла шёлковая повязка, которая после этого была туго завязана на затылке воспитательницы. После этого безмолвная процессия продолжила свой путь.

   Некоторое время начальник вёл её по той же асфальтированной дорожке. Нинель Серафимовна пыталась считать шаги в надежде, что ей удастся выбраться из этой переделки и надо будет как-то возвращаться или выбираться из того места, куда её вёл БМ, но потом перестала это делать, поняв, что её обычные шаги больше, чем шаги, которые позволяли делать кандалы на её ногах, а когда дорога пошла по какой-то лесной тропинке, она занята была другим. "Как бы не упасть!" - думала она, запинаясь и цепляясь каблуками туфель за корни деревьев, выступающие на поверхности тропинки, и траву. И упала бы, если бы её похититель не подхватывал её во время падения своими сильными руками и не прижимал её к себе.

   Куда же держала путь эта странная пара? Как-то, лет десять - двенадцать назад, обходя окрестности лагеря, БМ наткнулся на старую заброшенную водонапорную башню, снабжавшую водой некогда находившуюся рядом ферму. Видимо, во времена укрупнения колхозов люди покинули расположенную неподалёку от фермы деревню. Перестала работать и сама ферма. Постепенно хозяйственные мужички растащили деревянные строения, башня же осталась нетронутой. Дорога к ней за несколько десятилетий заросла кустарником, осинами и берёзами, и о башне постепенно забыли.

   БМ несколько дней потратил на обследование башни и составление плана переделок. Он обнаружил несколько подземных резервуаров рядом с подвалом башни. Сам металлический резервуар наверху башни отсутствовал и на его месте осталось пустое пространство с кольцом стены. Новые времена позволили БМ "приватизировать" с помощью связей и взяток этот заброшенный "объект" и он начал реконструкцию, план которой подсказала ему неуёмная фантазия из его второй, тайной, жизни. Вскоре в башне появилась винтовая лестница, которая вела в верхнее помещение и в подвал. Над верхним помещением появилась кровля, а внутри были проведены отделочные работы. Подвал башни был соединён с подземными резервуарами проходами, которые теперь отделялись от подвала глухими дверями с небольшими застеклёнными и зарешеченными окошками. Так некогда подземные резервуары стали камерами для содержания прекрасных пленниц, а подвал превратился в своеобразный застенок, укомплектованный разнообразными снарядами для пыток и наказания. Стены подвала были увешаны зеркалами, в которых прекрасная пленница могла видеть себя и своё положение со стороны. Верхнее помещение было также переоборудовано, но уже под комнату для любовных утех, хотя и в нём были размещены различные приспособления для пыток и привязывания рабынь. Зеркала на стенах всех помещений зрительно "раздвигали" внутреннее пространство, отчего оно казалось большим. Так старая водонапорная башня обрела вторую жизнь, но уже в качестве "замка страсти и боли", как называл её БМ. Вот сюда-то и лежал путь, по которому начальник лагеря вёл на цепном поводке закованную в наручники и кандалы красивую воспитательницу восемнадцатого отряда, глаза которой были завязаны шёлковым чёрным шарфом, а рот наглухо заклеен скотчем. То и дело пленница оступалась из-за того, что кандалы не давали ей широко шагать, а БМ вёл её за собой, не особо заботясь о сопоставлении темпа своей ходьбы с темпом ходьбы свое закованной в цепи подчинённой.

   Наконец давление узкого стального ошейника на её шею ослабло, и она поняла, что надо остановиться. Повязка на глазах Нинель Серафимовны не давала возможности полностью оценить ситуацию, но по звуку отпираемого замка, по тому, как стали гулко отдаваться стук её "шпилек" и звон кандалов, по тому, что под ногами стало ровно и она перестала запинаться о корни деревьев, Нинель Серафимовна поняла, что находится в каком-то помещении. БМ снял с её глаз повязку и она зажмурилась от яркого света. Пока она пыталась привыкнуть к свету, начальник надел ей на нос её очки, бережно заведя за уши заушники. Воспитательница смогла, наконец, разглядеть помещение, в котором оказалась. Судя по тому, что здесь были две винтовых лестницы, ступени которых одной уходили вниз, а другой - вверх, она поняла, что они находятся на промежуточной площадке и внизу - подвал. Стены не имели углов и замыкались кольцом. По стенам были развешаны зеркала и в одном из них она смогла рассмотреть себя. Впервые ужас её положения сменился на странное чувство, возникшее вдруг внизу её живота. От её отражения в зеркале исходила лёгкая волна эротизма. На неё смотрела аристократической внешности женщина с красивой фигурой, обтянутой коротким летним платьем кремового цвета. На загорелой гладкой коже лица, шеи и ног резким контрастом выделялись поблёскивающие никелем кольцо ошейника, широкие браслеты кандалов и чёрные полосы скотча, надёжно заклеившие её рот. Слегка полуповернувшись, она увидела на запястьях своих загорелых красивых рук тускло поблёскивающие стальные браслеты наручников.