Литагент «5 редакция»fca24822-af13-11e1-aac2-5924aae99221 О чем молчат француженки / Дебра Оливье Эксмо Москва 2014 978-5-699-75604-9 © Андреев А.В., перевод на русский язык, 2014© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Дебра Оливье

О чем молчат француженки

«Полезно знать обычаи разных народов для того, чтобы понимать свой собственный, а также чтобы не воспринимать все, что у них принято не так, как у нас, смешным и противоречащим здравому смыслу».

Рене Декарт

Debra Ollivier

What French Women Know: About Love, Sex, and Other Matters of the Heart and Mind

Copyright © 2009 by Debra Ollivier. This edition is published by arrangement with Triden Media Group, LLC and The Van Lear Agency LLC

Перевод Алексея Андреева

Художественное оформление Петра Петрова

Вступление

Первой француженкой, с которой я повстречалась в Америке, будучи еще девочкой, была загадочная соседка, поселившаяся рядом с нами в Лос-Анджелесе. Она была… словно не совсем нормальной. Даже в самую жаркую погоду она носила на шее платок. Она ходила в местный продуктовый магазин на высоченных каблуках и рассматривала товары так, словно собиралась делать трепанацию черепа каждому помидору, который кладет в свою корзину. У нее было двое бледных и вежливых детей, которые носили носки с открытыми сандалиями (что в солнечном Лос-Анджелесе считалось преступлением), и эта троица говорила между собой на непонятном языке, словно прилетела с другой планеты. Та женщина носила волосы, собрав их в пучок, и на фоне длинноволосых обитательниц Южной Калифорнии выглядела театрально и немного угрожающе. Она была существом из другой галактики. Казалось, что даже ее машина сделана не в нашей солнечной системе (как выяснилось, она ездила на кабриолете Citroen DS). Однажды я набралась храбрости, подошла к ней в супермаркете, где она придирчиво изучала молекулярное строение дыни-«колхозницы», и спросила, откуда она. Женщина осмотрела меня с ног до головы и с гордостью ответила: «Мы из Франции».

Ах, вот как. Теперь все встало на свои места. Все, о чем я пишу, происходило задолго до появления скетчей «Яйцеголовые»[1], поэтому расслабленные калифорнийцы еще не были готовы к появлению в их среде иноземных существ. Эта женщина была роскошной, немного пугающей и абсолютно не такой, как все остальные.

Я окрестила ее «мадам Франция». Она жила поблизости от нас, и между нашими семьями завязались в некотором роде дружеские соседские отношения. Моя мама решила поприветствовать вновь прибывшую в наш район незнакомку и угостила ее домашним печеньем с шоколадной крошкой. «Мадам Франция» не осталась в долгу и пригласила к себе домой, «проставившись» бутылкой арманьяка. Все мы ломали голову над вопросом, есть ли у нее муж. Если есть, то где он? Может, она вдова? Или в разводе? Никто не знал, все боялись спросить, отчего личность и прошлое «мадам Франции» становилась еще более загадочными. Я завязала знакомство и начала играть с ее детьми, которые оказались в одинаковой мере капризными и дружелюбными. Помню, что она была первой француженкой, которой я произнесла мою первую фразу на французском языке. Я сказала ей, что собираюсь есть: «Je vais manger mon diner»[2], на что та покачала головой и ответила: «Нет, дорогая. Это животные едят. А люди обедают». Сказано это было с таким бесповоротно французским убеждением и силой, что я почувствовала, словно меня ударили по голове чем-то тяжелым.

В то еще невинное подростковое время я уже догадывалась, что Франция – это земной рай тонких чувств, плотских наслаждений и высокой культуры. Американская танцовщица и певица Джозефин Бейкер (Josephine Baker), одетая в юбку из банановых листьев и нитку жемчуга, стала там звездой в годы между двумя великими войнами прошлого века. Генри Миллер писал в своей парижской «лаборатории черных кружев» скабрезные романы, которые незамедлительно запрещали к издательству в его родной Америке. Франция всегда привлекала людей своим свободомыслием, интеллектуальностью, сексом без обязательств, высокой культурой и известными на весь мир кулинарными блюдами (не обязательно в том порядке, в котором я перечислила). И среди всех соблазнов этой страны самыми притягательными и желанными были, конечно, сами француженки.

Вот уже много столетий француженки славятся своей привлекательностью с сильным оттенком вульгарности и непристойности. Француженку считают кокеткой, роковой женщиной, соблазнительницей, секс-игрушкой, женщиной-вампиром, сукой и Снежной Королевой одновременно. Она рафинирована до кончиков ногтей, строго следует этикету, и она одновременно модница и отвергающий предрассудки бунтарь.

С тех времен, как французы подарили нам Статую Свободы, представители этой нации оказывали довольно неоднозначное влияние на американскую культуру, их считали совершенно отличными от всех остальных людей. Любопытно, что в поп-культуре «мальчиш-плохиш» зачастую говорит с французским акцентом. Любовница в канонах нашего культурного стереотипа, без всякого сомнения, должна быть француженкой. Стерва и подонок обычно оказываются французами (ну и раз на то пошло, это касается также повара, вора, его жены и его любовницы). В представлении среднестатистического американца женщина с пугающе длинными ногами от ушей просто обязана быть француженкой, но и дьявол чаще всего изъясняется с сильным французским акцентом.

Понятное дело, что мы воспринимаем француженку, как существо слегка порочное. Ее страсть для нас как провокация. Мы любим и одновременно ненавидим ее только потому, что она – наша полная противоположность, и потому, что ее миропонимание противоречит нашим культурным традициям и нормам морали в вопросах любви и секса. Ну и, кроме прочего, мы совершенно уверены, что ей есть, что скрывать. Она будто с рождения была окружена атмосферой чувственности, в то время как все мы выросли под присмотром бойскутов-пионервожатых с их командой: «Руки поверх одеяла!» Судя по всему, француженка знает гораздо больше, чем мы, о том, как давать и получать удовольствие, чаще занимается сексом без обязательств и вообще ест гораздо больше сладостей и пирожных, чем мы можем себе позволить.

Как и многие другие американцы, я впервые попала во Францию бэкпэкером[3]. Несколько лет спустя я вернулась, начала обучение в Сорбонне, поселилась в меблированной кладовке старой, роскошной, но мрачноватой квартиры в XVI arrondissement[4], которую делила с соседкой по комнате по имени Сола́нж.

Соланж родилась в Эльзасе. Кожа ее была бледной, а волосы соломенного цвета. Несмотря на ангельский вид и предполагаемый сказочный подтекст характера, она была жестка, как сталь, и экономна, как хуторские крестьяне Северной Европы, от которых и происходила. Так я объясняла себе ее бережливость и умеренность.

Она ела сыр и оставляла корки, которые сушила, после чего растирала себе в суп. Точно так же она обходилась с высохшими остатками длинных батонов багета.

Она была сдержанна, во время разговора практически не жестикулировала, и у нее было всего три платья, что объясняло почти полное отсутствие вариаций в ее облике. В общем, хотя Соланж и была стопроцентной француженкой и обладала определенным шармом и сексапилом, я поняла, что, если все француженки такие же, как она, мне явно стоит пересмотреть свое представление о представительницах женского пола Пятой республики. К тому времени я поняла, что общеизвестное выражение je ne sais quoi[5], которое англосаксы[6] связывают с француженками, вероятно, скрыто где-то в их глубине и совсем не так очевидно, как принято считать.

На последнем курсе Сорбонны я читала много nouveaux romans[7], часто носила шарфы и платки и благодаря ежедневному общению с местными жителями приобрела собственное отношение к французам – смесь любви и ненависти. Прошел насыщенный событиями и вкусной едой год, но после возвращения в Калифорнию я решила, что мои французские деньки окончились навсегда.

Однако не тут-то было. Через много лет после описанных событий я встретила француза, который работал над кинокартиной в Лос-Анджелесе. Я мгновенно поняла, что он француз, потому что он ел гамбургер вилкой. У нас начался роман, я вернулась во Францию, где мы и поженились, у нас родились двое детей, и я счастливо продолжала изучать флору и фауну местных нравов и обычаев. Я жила в северо-восточной части города на правом берегу в XIX arrondissement – изначально рабочей окраине столицы, куда медленно, но неуклонно переселялась обеспеченная часть населения. Эту часть города я называла «рабочим Парижем» из-за высокой плотности жителей, многие из которых приехали сюда из самых разных уголков мира. (Один из моих парижских друзей шутил, что для того, чтобы попасть в мой район, ему надо брать с собой паспорт. В то время такой снобизм меня еще удивлял.) Франция – это не только Эйфелева, но и Вавилонская башня, и XIX arrondissement служит тому прекрасным подтверждением.

Как бы там ни было, во времена, когда я поселилась в XIX arrondissement, этого района не было на многих туристических картах и в путеводителях. Казалось, что авторы путеводителей клали большое круглое печенье в центр карты Парижа, обрезали вокруг него ножницами и ненужную часть карты выбрасывали. Из северных окраин на слуху были только Монмартр и кладбище Пер-Лашез. «Настоящий» Париж, который все должны знать, был расположен в центре карты и ограничивался Левым Берегом[8].

Почему я об этом так подробно рассказываю? Дело в том, что большая часть стереотипов о француженках связана именно с центром города, о котором так много писали и который в основном и осматривают туристы. Именно в районах вокруг Сены и зародились клише и мифы о парижанке – слегка высокомерной особе с длинными ногами, у которой полностью отсутствует жировая прослойка, которая гуляет по Сен-Жерме́н-де-Пре, выглядит très chic[9] и которая олицетворяет сексуальность, как никто другой.

Шикарная Parisienne[10] с Левого берега Сены не может олицетворять всех француженок точно так же, как и Париж не может быть единственным символом, представляющим все остальные французские города. Чтобы в этом убедиться, совершенно не обязательно посещать все 95 департаментов Французской республики. Просто сойдите с протоптанных туристами маршрутов в центре города, которые больше отражают славное прошлое страны, чем ее многогранное, разноцветное и разношерстное настоящее, и вы столкнетесь с огромным количеством женщин, не принадлежащих к стереотипу гламурной парижанки. Обобщения делать всегда сложно, и эта книга – не исключение. На каждую женщину, соответствующую стереотипу, есть, по крайней мере, одна, которая олицетворяет ее полную противоположность. На каждую парижанку, которая словно сошла с обложки журнала Elle и прогуливается по обувному раю на земле – улице Гренель, в мини-юбке размером со столовую салфетку и с последним романом Мишеля Уэльбека в сумочке, существует другая француженка, живущая в Сан-Бонне-ле-Шато, которая заказывает платья-разлетайки в цветочных узорах по каталогу La Redoute, играет в петанк по выходным после того, как споет в хоре в местной церкви. И такая француженка может быть очень толстой.

Все это напоминает мне закадровый голос в классической картине Жан-Люка Годара «Мужское – женское» 1966 г. Зритель видит зернистые черно-белые кадры, показывающие обычных француженок за работой, которые вызывают в памяти лучшие дни французской новой волны, и слышит женский закадровый голос:

«Сегодня в Париже. О чем мечтают молодые женщины? Но какие молодые женщины? Те, которые работают на конвейере и которым не до секса, потому что они безмерно устают на работе? Сотрудницы маникюрных салонов, которые с восемнадцати лет начинают подрабатывать проституцией в больших отелях на правом берегу Сены? Или школьницы, которые читают только Анри Луи Бергсона[11] и Сартра, потому что их богатые буржуазные родители никуда не разрешают им ходить? Среднестатистической француженки не существует».

Совершенно верно. Нет среднестатистической француженки, точно так же, как нет среднестатистической американки, японки или итальянки. И тем не менее.

Она все же существует. На днях я случайно подслушала разговор американцев, один из них рассказывал коллеге о новой любовнице своего начальника. Он сказал только два слова: «Она француженка», и этими словами все было сказано. Его коллега понимающе улыбнулся, поднял бровь и ответил: «О-ла-ла».

Разговор двух американок по тому же поводу звучал бы немного по-другому: «Она француженка». «Ого!»

Все только потому, что многие француженки, независимо от их внешности, по нашему мнению, обладают сверхъестественной чувственностью. Для американок все француженки – опасные конкурентки.

Во Франции сложилась необыкновенно благодатное сочетание качеств – буржуазии и богемы, городского и пригородного. В результате возникли определенные французские архетипы. Они появились на культурной почве, богатой бесконечно сложным переплетением древних ритуалов и традиций, на которых взращено все население. И поэтому каждый день приблизительно в одно и то же время Франция останавливается и со звуком придвигаемых к столу стульев садится обедать. Французы любят бастовать, добиваясь общих целей, отводят на обед два часа, летом уходят на долгие каникулы, читают Пруста в метро, готовят не из продуктов, а… иногда из воздуха, обладают хорошо развитым эстетическим чувством, всегда стремятся к получению удовольствия, отвергают многие моральные догмы, на которых помешаны англосаксы, да и вообще предпочитают жить, а не зарабатывать на жизнь. Короче, французская культура производит выпечку из слоеного теста точно так же, как производила сто лет назад, и точно так же, да простят мне мою гастрономическую метафору, производит француженок. Так что в словах, которые однажды произнесла британская актриса Шарлотта Рэмплинг, есть большая доля правды:

«Это французы сделали француженок такими красивыми. Они прекрасно чувствуют свое тело, великолепно двигаются и говорят. Они уверены в своей сексуальности. Такими их сделала французская культура».

Именно французская культура создала француженок, которые, как известно, от нас очень отличаются. Собственно говоря, француженок мужчины любят за то, что они очень не похожи на нас. Однако не будем впадать в крайности и сравнивать две разные

культуры. Это неблагодарное занятие: мы рискуем начать превозносить француженок и унижать американок. Бесспорно, я буду писать о самых выдающихся и интересных качествах француженок, но я не ставлю себе целью вознести этих женщин на пьедестал. То, к чему я стремлюсь, выражено в эпиграфе к предисловию, т. е, согласно Декарту, хочу рассмотреть отличные от наших культурные ценности в искренней надежде на то, что нам удастся увидеть и оценить свои собственные ценности в новом свете.

Я понимаю, что передо мной стоит серьезная задача. Ведь я собираюсь сравнить нашу относительно молодую культуру, появившуюся из пуританского мировоззрения с его ортодоксальным взглядом на любовь и секс, и древнюю европейскую культуру с ее бесконечным переплетением сексуальных и политических интриг и усвоенным представлением людей о том, что главное в жизни – это наслаждение. Ингредиенты, из которых складываются наши культуры, разные, однако ничто не мешает нам сделать из них салат, достойный любого гурмана.

* * *

Эта книга, конечно, не исторический экскурс, но французская культура насчитывает много веков, поэтому некоторого погружения в историю не избежать. Давайте галопом по Европам отдадим почтение столетиям французской мысли, благодаря которым появился идеал утонченной любви. Некто Андреас Капелланус, о котором мы не знаем практически ничего, был автором прозы, чья долговечность и популярность сравнима с периодом полураспада плутония. В 1184 г. этот Капелланус дал следующее определение утонченной любви: «Это чистая любовь, соединяющая сердца двух влюбленных чувством божественного удовольствия. Эта любовь – соединение умов и близость сердец, она не идет дальше скромного поцелуя, объятия или целомудренного прикосновения к голой плоти возлюбленной. Эта любовь не идет дальше, не выплескивается своим финальным утешением, потому что подобное поведение недостойно тех, чья любовь чиста… Эта другая любовь называется смешанной любовью, и она дарит людям все плотские удовольствия, конечным результатом которых является акт Венеры».

Хотя автор и упоминает «акт Венеры» на втором месте после целомудренной любви, не стоит думать, что именно этот «акт» не занимал свободное время и бурное воображение друзей-трубадуров Капеллануса и всех последующих поколений философов, писателей и поэтов. В XVI веке появился писатель Франсуа Рабле́ – большой любитель самых разных наслаждений. Как считал Рабле, «природа не любит пустоты», поэтому он исходил из того, что все существующие отверстия человеческого тела должны быть чем-то заполнены и заняты. Рабле написал новаторское произведение «Гаргантюа и Пантагрюэль», где изложил многие аспекты упомянутой темы, а также предлагал «несколько способов охлаждения и усмирения похоти» и «пыла страсти». Среди предложенных им средств пьянство, наркотики, тяжелый труд, прилежная учеба и, конечно же, «многократное повторение акта утоления сладострастия». Все это должно способствовать искоренению «пламени разврата» и воспаления «полостного нерва, функцией которого является эякуляция влаги, обеспечивающей размножение рода людского».

Именно Рабле научил французов и француженок тому, что секс – это, по сути, очень веселое занятие. Оно, конечно, и трагичное, странное, несвязанное, прекрасное и пронзительное. Но в первую очередь – веселое. И если кто-то лишен чувства юмора и чересчур серьезно подходит к сексу, то вряд ли будет получать от него большое удовольствие.

Вольнолюбие Рабле пришлось французам по вкусу, и за ним последовал целый ряд «распущенных» авторов, вошедших в историю своими скандальными опусами (одним из коих является широко известный сексоголик маркиз де Сад). Лично мне больше по душе Рабле с его искрометным юмором. Мне кажется, именно Рабле научил французов и француженок (и это они запомнили навеки) тому, что секс – это, по сути, очень веселое занятие. Оно, конечно, и трагичное, странное, несвязанное, прекрасное и пронзительное. Но в первую очередь – веселое. И если кто-то лишен чувства юмора и чересчур серьезно подходит к сексу, то вряд ли будет получать от него большое удовольствие. Поэтому соединив в одном шейкере мысли Рабле, романтизм утонченной любви, добавив немного серьезности и фривольности, мы получим чисто французский коктейль. И он будет сильно отличаться от того, к чему привыкли американки.

* * *

Наш англосаксонский подход к сексу и любви отличается от французского как небо и земля. Теперь понятно, почему так много англосаксов уезжали в Париж. В 1833 г. Ральф Уолдо Эмерсон[12] написал строчки в своем дневнике, которые не потеряли актуальности и в наши дни: «Молодые люди очень любят Париж отчасти потому, что в этом городе они пользуются невиданной свободой от любопытных глаз и потому что никто не вмешивается в их жизнь. В этом городе можно идти туда, куда тебя ведут глаза». Вашингтон Ирвинг[13] более подробно объяснил, чем именно так хороши француженки. Они «прекрасно умеют вскружить голову и возбудить ту часть тела, которая находится ниже пояса». Учитывая тот факт, что голова у мужчин часто расположена на 15 см ниже пояса, предлагаемая француженками схема работает блестяще.

Да простит меня читательница за резкий прыжок из тех давних времен сразу в наше. Много воды утекло, но американцы мало изменили свои правильные и неправильные представления о французах.

Если мы все еще уважаем французов за их savoir-faire[14] в амурных вопросах (то бишь тогда, когда мы их не ненавидим), то это объясняется тем, что многие из наших личных комплексов во Франции просто исчезают. Когда мы во Франции, то знаем, что можем выбросить нашу пуританскую мораль в окно. Мы начинаем понимать, что хотя мы первые сказали «занимайтесь любовью, а не войной», только французы знают, как это правильно делать, в то время как мы сами все еще ведем вялотекущую окопную войну полов с периодическими перестрелками.

И, правда, с любовью и сексом во Франции все в порядке, merci beaucoup[15]. Поприветствуем словами bonjour[16] Жанин Моссю́-Лаво́ – красавицу бальзаковского возраста, которая по совместительству – директор Национального центра научных исследований (CNRS[17]) и автор недавно вышедшей книги «Сексуальная жизнь во Франции». Если у вас нет времени или желания продираться через 431 страницу этого въедливого французского исследования, я сделаю для вас короткое резюме: «Сексуальная и любовная жизнь французов – живая, трагичная и смешная одновременно», – пишет Моссю́-Лаво́. Французский журнал L’Express в рецензии на эту книгу писал: «Во Франции практикуется искусство любви, являющееся одновременно серьезным и легким, нежным и требовательным. Это идиллическая форма гедонизма».

Выражение «идиллическая форма гедонизма» звучит заманчиво в эпоху, когда секс продает все, но любовь остается неуловимой как никогда ранее. Француженки, похоже, знают, что секса и любви далеко не всегда можно добиться при помощи заранее продуманных стратегий, правил и догм. Француженки могут без обиняков заявить, что найти секс и любовь – все равно что отправиться в неизведанную землю без компаса, но с твердой решимостью испытать эту жизнь во всей ее потрясающей сложности. И эта мысль возвращает нас на несколько столетий назад к некой мадам де Скюдери́.

Мадам Мадлен де Скюдери́ была не самой красивой, но хорошо образованной женщиной и влиятельным членом парижского писательского сообщества XVII века. В 1654–1661 гг. она написала и опубликовала роман «Клелия» (Clélie). В этой книге описана карта любви (или, точнее, La Carte du Tendre, т. е. «карта нежности»), где с картографической точностью показаны превратности любви и география сердца. Несмотря на то что даже для того времени такая постановка вопроса была и излишне манерной, и слегка пошлой (французский поэт Буалё даже написал на этой основе сатирическую книгу «Герой романа»), творение писательницы снискало свою минуту славы и показало, что француженки тех времен думали о любви и сексе.

Отправным пунктом на карте любви является город под названием Новая Дружба (расположенный в самом низу карты). В ландшафте доминируют три большие реки: Уважение, Признание и Склонность. Вокруг них расположено несколько водоемов: Озеро Безразличия, Море Близости и Океан Опасности. Тут и там раскиданы поселки, чья функция сводится к тому, чтобы способствовать любви: Деревни Нежности, Небрежности и Щедрости, города: Честности, Уважения, Искренности и Страсти, а также поселения: Подчинения, Прилежания и даже Хорошего Личного Ухода. Все дороги ведут не в Рим, а в манящее и привлекательное, но одновременно опасное место под названием «Неизвестные Земли». Мадам де Скюдери́ писала: «Река Склонности впадает в так называемое Море Опасности, а на краю этого моря находятся Неведомые Земли, названные так, потому что мы не знаем, что там находится». Логично.

Даже через несколько столетий эти слова не утратили своей актуальности. Ландшафт сердца является универсальным и безвременным, неизвестность всегда присутствует за пиками и долинами всякой любовной связи, а француженки (несмотря на массу клише, которые на них навешивают) так и остаются идеальным примером того, как свободно можно жить своей собственной жизнью.

Глава 1

Мужчины

О том, как можно сильно любить, об очень плохом и скверном слове, игривом отношении между полами, почему мужчина – совсем не страус эму, о сугубо французских проблемах женского гардероба, смешивании противоречий и о прелестях «третьего пути»…

«Мы хотим иметь право соблазнять и быть соблазненными. Во Франции никогда не будет борьбы между полами».

Французская феминистка Сильвьен Агасински – (Sylviane Agacinski)

«После короля этой страной на самом деле управляет женщина».

Луи XIV

Недавно, когда я была в Париже, меня пригласили на ужин. Все приглашенные были женщинами, и вид у них был такой, будто они только что закончили заниматься сексом со своими партнерами. Они звонко чокались бокалами, смеялись и говорили о своих мужчинах. Ни одна из женщин не жаловалась и не искала сочувствия по поводу своих отношений с мужчинами, ни одна не высказывала недовольства ими. Напротив, все делились мыслями о достоинствах представителей противоположного пола.

И обратите внимание, дорогая читательница, что во французском языке, в отличие от английского и русского, не существует выражения «противоположный пол». Это выражение можно, конечно, перевести на французский, но, услышав его, француженки подумают, что вы говорите о макаках или других, возможно опасных, видах обезьян. Мужчин они не считают противоположными нам, хотя те и не такие, как мы. Присутствовавшие на ужине француженки обладали тайным знанием о мужчинах – как телесным, так и умственным. Этих женщин можно назвать Шпионами в доме любви.

Любители французской эротики, возможно, узнают это название новеллы Анаис Нин[18]. Одна из величайших писательниц XX века Маргерит Дюра́[19] писала:

«Мужчин надо любить сильно. Очень сильно. Иначе их совершенно невозможно переносить».

Дорогие читательницы, давайте скажем прямо – во Франции мужчины и женщины действительно любят друг друга. Очень сильно. Между ними нет войны полов, как в Америке. Мужчины и женщины на самом деле хотят быть вместе. Они наслаждаются компанией друг друга. Они вступают в споры и словесные поединки. Обсуждают. Флиртуют. Они желают встречаться при самых разных социальных обстоятельствах. Те из вас, кто хоть раз присутствовали на французском званом обеде или ужине, возможно, были поражены рассадкой гостей в порядке: мальчик – девочка – мальчик – девочка. И это вовсе не блажь хозяйки вечера и не требование французского обеденного протокола (хотя французы знают толк в протоколе).

Позвольте рассказать вам о первом французском ужине, в котором мне довелось участвовать. Гостей рассаживала хозяйка вечера – киномонтажер Клодин из Бретани. Она стояла около стола, характерно, по-французски, надув губы. Ужин происходил за большим и длинным деревянным столом. Клодин критически осматривала гостей и решала, кто с кем будет сидеть. «Ты сядешь здесь… а ты – с Жан-Клодом… mais non![20] …Полетт, подожди, ты сядешь с Домиником… ты идешь сюда, а ты…»

Главное, чтобы женщины не сбились в кучу, словно куры. Мужчины тоже не должны уединяться и создавать свои чисто мужские компании. Супругов безжалостно разъединяют и рассаживают по разные стороны стола. Смысл рассадки заключается в том, чтобы создать самое сочное и сбалансированное сочетание полов[21] и разнообразие. Французы убеждены, что разговор (и, конечно, вся жизнь) станет гораздо интереснее, если представителей полов перемешать друг с другом, что приведет к стимуляции интеллектуальной активности, невинному флирту tê te-à-tê te[22] и другим формам спонтанного человеческого общения.

Тогда действия Клодин по рассадке гостей казались мне слегка надуманными, старомодными и излишними (но в ту пору я еще немногое знала о французских обычаях). Я сидела и думала: «Интересно, что она еще придумает? Раздаст всем бейджики с именами? Зачем такой сложный ритуал? И вообще, почему я обязана сидеть рядом с мужчиной, который крутит свои сигареты размером с хлебную палочку руками и похож на Сартра, только волосы у него лучше?»

После того как все выпили по первой и вино было снова разлито по бокалам, в мою сторону кинули несколько пробных вопросов. (Все это происходило сразу после скандала Клинтона и Моники Левински. Да, это было давно!) Меня спросили, почему американцев так волнует этот банальный вопрос. Почему такая бытовая мелочь может занимать внимание великой нации? У американцев с головами, вообще, все в порядке? Я не стала углубляться в тему пуританства и его ценностей и коротко ответила: «Je ne sais pas»[23]. В тот вечер я узнала много нового и полезного. Например, что первым литературным описанием минета западная цивилизация обязана Рабле, щипчики, похожие на те, которыми вырывают волосы из ноздрей, за столом могут использоваться для того, чтобы выковыривать улиток из ракушки, а самих улиток гораздо приятнее называть благозвучным французским словом escargot. Похожий на Сартра сосед оказался очаровательным кларнетистом и помогал мне отрезать кусочки от огромной головы chèvre (козьего сыра) и цитировал французского кулинара Жана Антельма Брийя-Саварена[24], сказавшего: «Обед, в конце которого не подают сыр, похож на красавицу с одним глазом». Жена одного из гостей сидела между двумя незнакомым мужчинами, и те постоянно уделяли ей внимание, а ее муж, сидевший на другом конце стола, иногда поглядывал на жену сквозь постоянно увеличивающуюся батарею стоящих на столе пустых бутылок Pommerol[25] и, казалось, был вполне доволен тем, что его вторую половину обхаживают посторонние мужчины.

Французские мужчины не обижаются, когда незнакомцы ухаживают за их женами и восхищаются ими. Наоборот, мысль о том, что их жены способны возжечь огонь страсти в другом человеке, им льстит. Французским женщинам очень приятно, когда посторонние мужчины обращают на них внимание. Более того, француженки даже предполагают, что с ними начнут флиртовать. Может, было бы даже правильней утверждать, что француженкам не хватает ухаживаний посторонних мужчин. Флирт во Франции живее всех живых, merci beaucoup. Это почти гражданский долг. Это французский легальный наркотик. Это кровь, которая течет в венах французского общества. Флиртуют молодые француженки и представительницы старших поколений. Флиртуют даже феминистки.

Франсуаза Жиро́[26] однажды написала Бернару-Анри Леви́[27] в короткой, но довольно сумбурной книге «Мужчины и женщины: философский разговор» следующее: «Я уверена, что сделала это спонтанно. Вы молодой и красивый мужчина, и мне захотелось привлечь к себе ваше внимание. Зачем я это сделала? Просто так. Ради одного мгновения удовольствия, радости от того, что я, хотя бы на минуту, могу очаровать другого человека. Должна признаться, что я всю свою жизнь получала удовольствие от того, что могу это сделать».

Флирт во Франции живее всех живых, merci beaucoup. Это почти гражданский долг.

Это французский легальный наркотик. Это кровь, которая течет в венах французского общества.

В Америке понятие флиртующей феминистки – полный нонсенс, но во Франции вы можете столкнуться с этими дамами на каждом шагу. Франция всегда была страной любви, но не будем забывать о том, что в этой стране всегда было и есть много сексизма. Во Франции распространен другой, не воинствующий феминизм. По словам французского историка Моны Озоу́ф, во французском феминизме нет «удивительной жестокости», которая свойственна американскому феминизму. Журналистка Жасти́н ДеЛаси́ так писала в газете New York Times в период расцвета американского феминизма: «Нельзя сказать, что после освобождения француженки сняли с себя «паранджу». Многие действительно сняли лифчики, но сделано это было скорее для того, чтобы показать радость, а не выразить протест против удела женщин».

Вот так-то. В этой книге мы не можем уделить много места движению суфражисток, но вкратце скажем, что француженки не сетуют на то, что им чего-то не хватает. С другой стороны, то, что они вступают в сделку с мужчинами, не означает то, что они не борются за свои права. Француженки просто наслаждаются своей женственностью. Француженки обладают достаточным здравым смыслом и пониманием мужчин, которое в Америке было утеряно за всеми криками феминисток о необходимости женского освобождения.

Чтобы это понять, в Америке надо заплатить 500 долл. за семинар, объясняющий современные тенденции лайфстайла, а во Франции можно просто выпить с любой француженкой. Француженка расскажет вам следующее: мужчина – отнюдь не женщина (и, замечу, даже не эму, но об этом чуть позже). Он мыслит не так, как мыслит женщина. Он обрабатывает информацию не так, как мы. И что касается любви, то у него совершенно другая чувствительность и понимание этого вопроса. И если вы будете чересчур настаивать на том, чтобы он начал, как и вы, проявлять свои чувства, то единственное, что у него будет подниматься, это волосы на спине (даже если у него таковых и нет). Остальные части мужского тела от подобных разговоров не будут принимать горизонтального положения. В глубине души мы тоже об этом догадываемся. Нас учили о том, что мужчины – с Марса, а мы – с Венеры. Вот мы и оказались втянутыми в межгалактическую схватку. При этом мы выбиваемся из сил, стараясь сгладить все различия между полами. Давайте приведем аналогию из спорта: мужчины не могут носить специальные лифчики для девочек-подростков, а мы не можем носить суспензорий[28]. Можем, конечно, но выглядеть это будет довольно смешно.

В общем, француженки хотят соревноваться с мужчинами, и не требуют, чтобы эти соревнования были на равных. Не без некоторого фатализма они признают, что мужчины – далеко не идеальные существа. Мужчины высокомерны, экстравагантны, упрямы, как бараны, и упорно стремятся соблазнить любое существо в юбке. Француженки даже понимают, почему мужчины эмоционально закрыты и прячутся в нору собственных чувств, словно медведи во время спячки. Режиссер Николь Гарсия́ (Nicole Garcia) однажды сказала:

«В своем молчании мужчины очень даже трогательны. Они закрываются, ни о чем не просят и хотят, чтобы мы их оставили в покое. Они не обладают таким чувством уверенности, не в состоянии выражать и анализировать свои чувства словами, как это умеем мы. Они проявляют себя исключительно действием, и именно в это время я больше всего хочу их понять и разгадать их тайну».

Разгадка «тайны» не должна стать для вас ударом по голове сковородкой (предпочтительно фирмы Le Creuset). Вся тайна сводится к банальной la différence (разнице) между мужчинами и женщинами. Француженки любят мужчин и даже чувствуют по отношению к ним сострадание. Многие увидят в этом признание правоты мировоззрения древних 1950-х о различиях полов (я – Тарзан, ты – Джейн). Но не будем забывать о том, что запах женщины, любящей мужчин, очень сильный, и в культуре, в которой сложились отношения сотрудничества мужчин и женщин, этот запах является серьезным фактором. В картине режиссера Бертрана Блие́ «Слишком красива для тебя» Бернар (Депардье) женат на сногсшибательной красавице Флоренс (роль которой исполняет модель дома Chanel Кароль Буке́). Однако Бернар влюбляется в свою безвкусно одетую секретаршу потому, что та проявляет восторг по поводу его мужских качеств, в то время как красивая, но холодная жена этого не делает. (Бернар спрашивает жену: «Чего еще остается желать, когда идеал у тебя уже есть?» Видимо, в таком случае желать уже нечего.)

Благодаря принятому в обществе игривому отношению между полами и давней исторической традиции француженки не только получают удовольствие от флирта, они полагают, что флирт – неотъемлемая часть общения.

Моя французская приятельница Софи_́ однажды заявила: «Если я провела с мужчиной достаточно долгое время, и он не начинает со мной заигрывать, меня это слегка расстраивает».

Флирт и намек на сексуальность воспринимаются не в качестве угрозы, а в качестве необходимого и обязательного выражения гендерных различий – как взаимное притяжение положительных и отрицательных магнитных полей и как естественное продолжение анатомического строения человеческих тел, в которых штепсель мужчины соединяется с розеткой женщины (мир электрических приборов так и кишит высоковольтными метафорами). Приведу цитату Алэн Гиами́, научного директора Национального института здоровья и медицинских исследований (INSERM[29]) и одного из авторов объемного исследования, сравнивающего отношение к сексу среди французов и американцев, а также специалиста в вопросах либидо: «французы не считают, что флирт и заигрывание являются прямым шагом к сексуальной близости, потому что флирт не обязательно заканчивается сексом». Как интересно! Писательница и критик Элизабет Вайссман описывает флирт, как «высказанное между мужчиной и женщиной обещание коитуса, которое никогда не выполняется».

Заметьте, речь идет об обещании соития, а не об угрозе сексуальных домогательств.

Француженкам нравится это «обещание», поэтому намек на секс и соблазн всегда присутствует во всех контактах женщин с любыми мужчинами. Француженкам нравится флирт точно так же, как им нравятся эклеры под стеклом витрины местной boulangerie[30] Француженки знают, что с эклерами надо быть поосторожнее, они вкусны, но полнят. Вот, собственно говоря, и вся разница между нами и ними. То, что американки могут позволить себе расслабиться во Франции, тоже свидетельствует о преимуществах французской культуры. Приведу слова, написанные в блоге одной американкой о том, как она посещала продуктовый магазин: «В прошлом месяце я стояла в очереди на кассу в Carrefour[31]. Передо мной стоял высокий красавец с загаром, который, очевидно, только что вернулся из отпуска. На нем были шорты, туфли для яхтсменов и рубашка поло. Волосы его были взъерошены. Я смотрела, что он покупает, и пыталась определить его семейное положение. Потом я заметила на его руке обручальное кольцо и поняла, что эта птица не про меня. Ну, по крайней мере, в теории. Когда очередь дошла до меня, кассир спросил: «Что-нибудь еще, мадам? Vous êtes avec le monsieur, n’est-ce pas?»[32] Я театрально вздохнула и ответила: «Non, helas!»[33] Мсье Взъерошенные волосы лучезарно улыбнулся, вежливо кивнул и двинулся к выходу.

Это был чудесный момент, во время которого я почувствовала тепло человеческого контакта. Я никогда бы в жизни не стала себя так вести в родном пуританском Массачусетсе и, в особенности, будучи разведенной женщиной. (Ай-яй-яй!) Но во Франции ты обязан показывать свое восхищение, когда видишь что-то красивое или приятное».

Действительно, во Франции вы обязаны демонстрировать восхищение при виде прекрасного. Как обязаны наслаждаться «обещанием коитуса», даже если до него дело никогда не доходит. Это совсем не «ай-яй-яй!» Non, non, non[34]. Более того, Элизабет Вайссман считает, что флирт спас отношения между полами в то время, когда во Франции сложилась такая ситуация, что «возникла опасность, что женщины могут кастрировать всех мужчин».

Француженки живут и любят на территории восприятия мира с точки зрения «мальчик – девочка– мальчик – девочка». Француженкам удалось сохранить первичный смысл слова femme (женщина), которое для нас является корнем слова «феминизм» (пусть на меня обижаются американские феминистки), и поэтому они в меньшей степени приемлют бесполую гендерную уравниловку в отношениях с мужчинами, к которой так стремятся американки. Француженки предпочитают решать сложные проблемы отношений с мужчинами совершенно другими путями.

«Жесткий эгалитаризм с элементом штрафных санкций у нас не работает», – пишет французская писательница Фабиен Каста-Розас, автор высокоинтеллектуальных книг «История флирта» и «История сексуальности на Западе». «Важно не равноправие, а принцип взаимного сотрудничества. Я могу собрать разбросанные вещи моего партнера или постирать, но я не жду от него, что он возьмет себе за обязанность выносить мусор или делать что-то сравнимое с теми задачами, которые выполняю я сама».

Моя подруга Сеси́ль выразила эту мысль так:

«Любовь – это не бухгалтерская отчетность. С любовью бухгалтерский учет не проходит. Нельзя сказать: “Я это сделала для тебя и теперь хочу, чтобы ты для меня сделал вот это”.

С любовью и сексом такое не получается. Это вам не «ты мне – я тебе». Здесь все не пополам или поровну, наподобие: меняю килограмм сыра на два кило грецких орехов. Счастливая жизнь с мужчиной сводится к соблюдению принципа взаимности и взаимопомощи, но это совершенно не значит, что необходимо ввести эгалитарный закон о том, что все надо делить ровно пополам».

Все может казаться предельно просто, как теория хаоса или уравнение E=MC². Но если француженки являются настоящими шпионками в доме любви, следовательно, они немного иначе видят и оценивают различия полов. Американки существуют на диаметрально противоположной стороне спектра, поскольку те же феномены понимают и оценивают по-другому. Этим-то и объясняются разнообразные «смятения любви», которые имеют определенно американский оттенок – как выразилась психоаналитик Даниэль Фломенбаум.

«Смятения» могут быть самыми разными. Беспокойный трубадур современного материнства Кэтлин Фланаган писала об одном из самых распространенных «смятений». Она высказала предположение о том, что если раньше брак являлся гарантией секса, в наши дни он может оказаться гарантией целибата по причине недовольства женщин тем, что мужчины недостаточно помогают им вести домашнее хозяйство. Фланаган пишет:

«Американки имеют в своем запасе всего две стратегии борьбы: они могут бесконечно требовать, чтобы их мужья становились более похожими на женщин и больше помогали женам по хозяйству, или замолчать и объявить сексуальную забастовку такой продолжительности, которой бы изумился даже Аристофан. Мужчины, сдающиеся под давлением своих жен и развивающие в себе женские качества (уборка после еды, забота о детях и т. д.), возможно, и радуют свою вторую половину, но это едва ли значительно улучшает их сексуальную жизнь».

Француженки в большей степени склонны принимать реальность разницы полов, и поэтому не устраивают сексуальных забастовок, а также не стремятся сделать своих партнеров похожими на себя (следовательно, старой и наболевшей проблемы различий не существует). И французские женщины вовсе не считают, что проблему полов надо решать, относясь к мужчинам, как к домашним или экзотическим животным. Так, Эмми Сатерланд описала потрясающий эффект применения на своем муже методов дрессировки животных. Методы очень простые – надо игнорировать плохое поведение и одобрять хорошее. (Между прочим, метод прекрасно работает и на маленьких детях!)

«Раньше я воспринимала его недостатки (грязное белье, разбросанное по полу) как личное оскорбление, как демонстрацию того, что ему на меня наплевать, – писала Сатерланд. – Но после того, как начала думать о муже, как об экзотическом животном, сумела создать необходимую дистанцию, чтобы более объективно увидеть наши различия».

Французский Elle ехидно высмеял теорию приравнивания мужчин к животным. Действительно, надо ли сравнивать мужчин с ежиками или улитками для того, чтобы доказать, что они отличаются от нас? Мы же не можем превратить страуса эму в лошадь и точно так же не в состоянии превратить мужчину в женщину. Мне это напомнило слова Барбры Стрейзанд, которая однажды сказала:

«Почему женщина десять лет старается изменить привычки мужчины, а потом жалуется, что он уже не тот человек, за которого она вышла замуж?»

Альберт Эйнштейн выразил эту мысль чуть иначе:

«Мужчины женятся на женщинах в надежде на то, что те никогда не изменятся. Женщины выходят замуж с надеждой на то, что их избранник изменится. И те и другие неизбежно разочаровываются».

Эйнштейн был человеком действительно незаурядного ума. Американки или пытаются изменить самих себя, или стремятся изменить своих мужчин. Недавно в одном из американских женских журналов появилась статья «Можем ли мы их исправить?» Автор статьи утверждает, что «вместо того чтобы подлатать наших стареющих мужей, мы заняты тем, что гордо демонстрируем их окружающим», и предлагает более мягкий, дзенский и реалистичный подход к мужчинам. Суть этого подхода я бы выразила пословицей: природу нельзя изменить, зато медом можно привлечь больше пчел.

Bonjour![35] Судя по всему, француженки уже много веков знали эту маленькую банальность. Мари выразилась так:

«Мужчин можно сравнить со щенятами. Кричать на них бессмысленно. Если им что-то не нравится, они могут начать кусаться. Если ты покажешь им, что ты лучше, они уйдут и спрячутся. Если посадить их на слишком короткий поводок, они будут стараться убежать. Но если более дипломатично и тонко использовать свое умственное превосходство, то они будут вам верны, как коккер-спаниели. Ну а если это не работает, тогда вы, видимо, связались не с тем мужчиной».

Мысль, конечно, не нова, но от этого она хуже не становится. Действительно, зачем идти на конфронтацию, когда все можно «разрулить» более изящно? К чему пытаться изменить поведение партнера, когда это бесполезное занятие не приведет ни к чему хорошему, кроме потери времени? Зачем постоянно стараться изменить, перестроить, уничтожить, переиначить и починить то, что не сломано? Такое поведение может быть обоснованным, когда вы строите железную дорогу или готовитесь к запуску спутника, но не очень подходит в случае, когда вы налаживаете отношения с далеким от идеала, мыслящим и странным существом под названием мужчина.

Французская писательница Верони_́к Вьенн дает следующий здравый совет: «Смиритесь с тем фактом, что самые близкие люди в вашей жизни ошибаются, ведут себя нелогично и действуют вам на нервы». В общем, смириться надо так, чтобы от этого выиграть. Мне это напоминает сцену из картины «Моя большая греческая свадьба», где мать героини умудряется убедить своего мужа в том, что ее идея принадлежит ему, и таким образом сделать так, как она хочет. Эта женщина говорит: «Мужчина, может быть, и голова дома, но женщина – шея, которая крутит головой, куда ей вздумается».

Та женщина была гречанкой, так что сделаем на это скидку. Француженки добиваются своего без объявления войны и решают связанные с la différence[36]

вопросы путем переговоров. Они не стремятся к достижению, как выразилась французская писательница Камилла Лоранс, «противоестественного уничтожения различий, при котором все становятся одинаковыми и фальшиво близкими». Француженки не стремятся переписать внутреннюю программу своих партнеров и не угрожают им всеми земными карами за нарушение пресловутой политкорректности (хотя готовы посадить их в тюрьму по статье «нарушение этикета», если те станут резать сыр ножом для рыбы).

После возвращения в Штаты мы с сыном случайно наткнулись в эфире на ток-шоу радиопровокатора Томаса Лейкиса[37]. В американском радиоэфире этот персонаж известен своими женоненавистническими взглядами точно так же, как Говард Стерн[38] – сексистскими. В тот день Лейкис был в ударе. «Готовьтесь к появлению очередного поколения мужиков-подкаблучников, которые даже мочатся сидя!» – орал он в микрофон. Я слушала, раскрыв рот, пока мне не пришлось его закрыть, чтобы подумать и потом ответить на вопрос сына: «Мам, а кто такие подкаблучники?»

Сложно не только объяснить пятилетнему ребенку значение этого термина, но и перевести его на французский. Существует выражение «dominé par sa femme» (буквально «мужчина, над которым доминирует его женщина») или более мягкое «C’est la femme qui porte les culottes» (то есть «в этой паре женщина носит штаны»). Во французском мало унизительных названий мужчин, над которыми доминируют женщины, отчасти потому, что во французской культуре, в отличие от американской, не существует такого серьезного подтекста женоненавистничества. Я слушала, как Лейкис жаловался на положение мужчин, и вспомнила о том, как почти пятнадцать лет назад поэт Роберт Блай призывал американских мужчин вернуться к своим мужским корням, переселиться в палатки в лесу и начать стучать в барабаны. Сейчас Лейкис говорил, по сути, о том же, только более жестко: «закинь ее в постель, трахни и вообще отомсти за свою собственную несостоятельность» («поматрось и брось» – так он выразился). Получается, что американские мужчины за десять лет проделали большой путь от игры на барабанах до биения себя в грудь. Такая тенденция культурного развития не сулит ничего хорошего для любви и секса. Пока Лейкис воинственно орет в микрофон: «Всем нам женщины в душу плюнули и сердце растоптали!», я задаюсь вопросом: к чему стремятся он и ему подобные? Они хотят заниматься сексом и быть любимыми? И вообще, какие у них планы в этой жизни?

Для французских мужчин это риторический вопрос. Они хотят заниматься сексом и быть любимыми, и у них нет никаких проблем с женщинами. Более того, они даже очень любят особ противоположного пола. Когда подобные американские вопросы социофеминистского толка возникают во Франции (а самые разные американские проблемы рано или поздно возникают во Франции), ответы на них бывают исключительно французские. В специальном выпуске французского издания Elle Вайссман задает следующий вопрос: «Можем ли мы говорить о различии полов, не рискуя быть обвиненными в заговоре против равноправия?» Поборники высокой культуры (как мужчины, так и женщины) хором отвечают: «Да». Камилла Лоранс, посвятившая все свое плодотворное литературное творчество волосатой географии и другим прелестям противоположного пола, идет чуть дальше и поднимает бокал за «тот прекрасный орган, которым природа наделила мужчину». Вайссман присоединяется к этому тосту и пишет: «Да будь благословенен пенис, то самое неоспоримое физическое различие, которое способствует плотному соединению обоих полов».

Да будь благословенен пенис? Прекрасный орган? Дороти, кажется, мы уже не в Канзасе[39].

Перед тем как мы щелкнем каблучками красных туфелек, не будем забывать, что француженки уже давно поют дифирамбы «прекрасному органу». Стоит только открыть книгу Анаис Нин «Дельта Венеры», «Историю О» Полин Реаж или «Эммануэль» Эммануэль Арсан, которые были написаны, когда в смысле популяризации секса Америка еще под стол ходила. Из более современных творений на эту тему отметим режиссера Катрин Брейя́, которая первой вывела на экраны кинематографа мейнстрима пенис гигантских размеров в своем противоречивом фильме «Романс»[40]. В книге Кэтрин Милле́_́ «Сексуальная жизнь Кэтрин М.» набухающих пенисов тоже вполне хватает. Моим фаворитом этого жанра является более задумчивый пенис в последней книге Верони́к Вьенн «Искусство быть женщиной».

По словам Вьенн, пенис – очень восприимчивое существо. «Когда пенис понимает, что вы к нему готовы, он начинает веселиться, показывать свою голову и активизироваться. Тот же самый пенис начинает грустить, когда он понимает, что вы чувствуете себя толстой и непривлекательной, недовольны своей новой прической или переживаете по поводу того, что наденете на свадьбу сестры». Это своего рода волшебная лоза, которая прекрасно знает, «когда вы хотите поговорить, а когда – потанцевать, когда мечтаете о том, чтобы вас поцеловали, или о том, чтобы этот вечер никогда не кончался». Судя по всему, пенис знает, когда вы хотели бы, чтобы он перестал танцевать и пошел прибраться в гараже. В общем, если на свете и существует Мыслящий Женский Пенис, он наверняка французский.

Не знаю, как вы, но лично я не припомню, чтобы американские мейнстрим-медиа воспевали эту часть мужской анатомии. У нас, конечно, говорят о вагинах, но не о пенисах. У нас все еще считается, что мужчины – с Марса, а пенис – часть проблемы отношения полов. Судя по всему, мы не только не хотим, чтобы пенисы веселились, но и не стремимся брать их с собой, когда едем в отпуск. Недавно мой муж заметил рекламу морского круиза, который предлагал пакет «только для женщин». На фотографии группа женщин лучезарно улыбалась на фоне тропического рая. Не помню, какой был написан текст на принте, но муж спросил: «Это что, круиз для лесбиянок?» Не знаю. Знаю только то, что мужчин на картинке не было, и женщины, похоже, были этим очень довольны.

«Дружественные» фаллосы в Америке не в моде, особенно когда по всей стране предлагают услуги и товары исключительно для групповой женской аудитории, которая хочет провести время отдельно от мужчин. В одной из серий «Секса в большом городе» Шарлотта Йорк произносит: «Я скорее проведу вечер с кроликом, чем с мужчиной». Название книги Морин Дод «Разве мужчины действительно необходимы?» (Are Men Necessary?) говорит само за себя.

По мнению французов, англосаксы слишком много общаются в однополых группах. У нас есть девичники, вечера «Только для девушек», холостяцкие вечеринки и даже клубы разведенных жен. У нас есть студенческие организации и братства, построенные

по половому признаку, которые во Франции не существуют и которые, по мнению французов, являются пережитком Средневековья и периода феодальной раздробленности. У нас очень много групп, ассоциаций и объединений, созданных по половому признаку, описывая которые журнал O Magazine вынес в заголовок вопрос: «Не являются ли девочки новыми мальчиками?» Автор этой статьи описывает вечеринку «только для женщин»: «На стойке бара сидели и оживленно беседовали несколько женщин. На них были прозрачные шелковые блузки, глаза их были накрашены, браслеты на руках звенели. Вся эта красота была не для мужских глаз, а предназначена только для людей одного с ними пола».

Конечно, француженки тоже собираются на девичники и живо обсуждают своих и чужих les hommes[41]. Однако француженки считают, что мужчины должны присутствовать, а не отсутствовать, и не любят сообществ слишком клановых и объединяющих представителей одного пола. Они не любят сегрегацию полов и ситуацию, в которой мужчин сбрасывают со счетов в эстетическом и интеллектуальном плане. Именно поэтому любимый в Америке сериал «Секс в большом городе» не пришелся по вкусу многим француженкам. Писательница и редактор Валери́ Торанья́н писала в книге Pour en finir avec la femme:

«Секс в большом городе» – это самый популярный пуританский сериал за последние годы. Героини сериала – красивые одинокие женщины, которые совершенно не в состоянии найти себе постоянного партнера. Они так и закончат свою жизнь на высоких каблуках, худые, грустные и совершенно одинокие».

Героини сериала в конце концов нашли себе постоянных партнеров и остепенились, потому что Голливуд любит счастливый конец. «Секс в большом городе» был во Франции популярным (но популярным был и сериал «Спасатели Малибу», так что поди разберись в этой ситуации). Торанья́н имеет в виду следующее: в сегрегированных группах американских женщин она видит пережитки войны полов и нашего недавнего пуританского прошлого.

* * *

Франсуаза Жиро́ однажды сказала, что «отношения между двумя полами во Франции были и остаются самыми лучшими в мире, даже несмотря на то, что они не всегда являются идеальными». Действительно, французские мужчины могут быть очень высокомерными, слишком мачо и очень нетерпимыми. Этого можно ожидать в стране, национальным символом которой является петух. Однако вторым символом республики является женщина. Картину Эжена Делакруа «Свобода, ведущая народ», или «Свобода на баррикадах», бесчисленное количество раз воспроизводили на плакатах и репродукциях. Давайте взглянем на эту галльскую богиню, которая штурмует Бастилию с ружьем в одной руке, французским триколором в другой и открытой грудью, которую обдувает пахнущий порохом ветер. Это настоящая французская женщина, фурия во плоти. Во-первых, аксессуары – фригийский колпак и расшитый пояс. Во-вторых, спокойная и уверенная в мужской компании. В-третьих, страстная и политически активная. В-четвертых, топлес.

Французы называют ее Мариа́нн[42] – эту женщину-свободу на картине Делакруа. Марианн олицетворяет национальные французские ценности. Давайте поговорим о ее груди. «Республика предпочитает большой, более материнский бюст, обещающий щедрость и изобилие», – писал историк и писатель Морис Агуло́н, и добавил, что груди должны быть идеально одинакового размера, что является «дополнительным символом духа эгалитаризма». Оноре Домье́[43] писал о том, что Марианн его собственной кисти является «сильной женщиной с мощной грудью,» и однажды изобразил этот национальный символ в ситуации, когда двое мускулистых мужчин сосали ее гигантскую грудь. После этого во Франции было много изображений Марианн с завидным бюстом кисти самых разных художников.

Национальные качества французов часто олицетворяют мифические женщины-бунтари, наделенные особыми чертами. Например, Жанна д’Арк слышала голоса. У Марианн были огромные груди. Супермодель Летиция Каста, которая была объявлена последней «реинкарнацией» Марианн, однажды заявила, что ее грудь была «вскормлена» маслом и сметаной. Об оказанной ей чести представлять национальный символ Каста говорила: «Представлять Францию, свободу и идеал женщины – это значит нести чертовски большую ответственность».

Когда я сама впервые увидела картину Делакруа, меня тоже поразила грудь Марианн, а также то, что она шла в кровавый бой топлес. (Недавно в New Yorker я видела такую карикатуру: мать с маленьким сыном смотрят в Лувре на картину с изображением Марианн. Мать говорит: «Джонни, у девушки проблемы с гардеробом»). Я попыталась найти культурную аналогию Марианн в Америке. Сразу вспомнила Статую Свободы, которая, кстати, была сделана во Франции. Следовательно, по-настоящему американским культурным наследием ее назвать сложно. Ближайшим культурным эквивалентом женского образа американки является разве что дева с вилами на картине Гранта Вуда

«Американская готика» (American Gothic). Однако дева с картины Вуда абсолютно безрадостна, утилитарна и чопорна, как настоящая пуританка. Она Марианн в подметки не годится. Я думаю, в качестве национального символа конкуренции между Марианн и девой с вилами не будет. Выбор очевиден: Марианн лучше.

Марианн – не единственный «раскрепощенный» символ Франции. В Средневековье была некая Элоиза, которая так сильно любила Абеляра, что для удовлетворения своей страсти была готова забыть все социальные и религиозные нормы поведения. Потом у французов была Жанна д’Арк, которая, правда, совершала героические подвиги не ради мужчин, а ради того Одного, который всех создал по Своему образу и подобию. Жанна слышала разные голоса, водила в бой войска, и за 19 прожитых лет умудрилась стать мистиком, святой и мученицей. Покровительница Парижа святая Женевье́ва, как и Жанна, была девушкой из народа и имела прямую связь с Богом. Женевье́ва, кроме других совершенных ею чудес, спасла Париж от разорения Аттилой. Можно сделать вывод о том, что бунтарский дух героинь-женщин стал частью национального самосознания и культурного генофонда Франции.

Кроме упомянутых героинь, женский флаг нации несли многие (уже не фиктивные) женщины, одной из которых была Симона де Бовуар (но о ней позже). Пока скажем лишь, что, несмотря на сексизм, в стране сложилось культурное сочетание женственности и мужской силы, и устои французского общества дают женщинам возможность демонстрировать свою женственность и сексуальность, не «переходя дорогу» чисто мужским ценностям. Можно только позавидовать француженкам, которые выросли в тени гигантского бюста Марианн и ситуации, когда все общество спокойно относится к тому, что женщины могут появляться топлес, в том числе и на баррикадах. Француженки считают сексуальность своим неотъемлемым правом и источником силы. Американки выросли на текстах песни «Я женщина, и мой голос громок» (I Am Woman, Hear Me Roar) Хелен Редди[44].

В отличие от американок, француженкам нет нужды так громко кричать о том, что они женщины. Как писал французский историк Эммануэль Ле Руа Ладюри:

«Франция – это в первую очередь очень красивая женщина».

* * *

Но давайте вернемся в наше время. New York Times напечатал эссе писательницы Кортни Салливен под названием «От одного мужчины к другому: избавляюсь от феминизма», где она описывает сложности поиска партнера как борьбу «с двумя сложившимися стереотипами: мужчины-притеснителя и идеального мужчины». В американской культуре сложилось противоречие в стиле «Красавица и чудовище». «Я находилась в полном недоумении и очень злилась», – пишет Салливен. Как феминистка может лелеять фантазии романтической школьницы? Как можно совместить «ненависть по отношению к мужчинам в целом» с «желанием встретить одного-единственного, с которым все мои мечты осуществятся»? Как можно «стремиться к эгалитаризму», любя и ненавидя мужчин одновременно?

В конце концов автор понимает, что достичь равноправия малореально. После нескольких неудачных связей она находит мужчину, которого готова принять со всеми его противоречивыми качествами. Салливен «открывает мир, находящийся за пределами жесткой реальности сексизма и розово-романтических фантазий».

Собственно говоря, этот мир, это измерение между крайностями воинствующего феминизма и романтикой и является центром пересечения координат, где и пребывает большинство француженок. Этот мир по-французски называется le juste milieu[45]. Перевести это понятие сложно, и в качестве возможного вариант я предлагаю «срединный путь[46]». Извините, но лучше ничего не придумала.

Le juste milieu француженок – это сочетание горячей латинской души с холодным картезианским рассудком. Это территория, посередине между крайностями агрессивного феминизма и представлениями романтической кукольной барышни, посередине между принцессой и порнозвездой. Благодаря le juste milieu женщины не сжигают лифчики и не закладывают в них носок, чтобы грудь казалась больше и объемней. Здесь можно быть феминисткой и по-женски чувственной. Быть традиционалистом и любить секс. Здесь допустимы семейные ценности и можно быть безнравственным и развратным. Можно подчиняться и стремиться подчинять. Можно быть послушной и быть непокорной. Le juste milieu избегает экстремальной поляризации взглядов и моральных устоев, жесткого разделения на хороший – плохой, правильный – неправильный. Мы подробнее поговорим об этом чуть позже, но это мир, где романтические возможности не обязаны быть эмоционально безопасными. Страсти позволительно перевесить разум, а получаемый опыт может быть важнее твердо принятого решения о том, что надо или не надо делать.

Романтические связи, флирт и измены не обязательно опасны и могут выражаться в форме незапланированных и приятных провокаций на основе различия полов.

Французское общество далеко не идеально, но, по словам Моны Озоуф: ему «свойственно фундаментальное стремление к равенству между людьми, а также уважение к различиям между ними. Различия между людьми никого не удивляют, и использовать эти различия надо для достижения собственного счастья. Люди спокойно могут соблазнять друг друга и пользоваться открытостью и отсутствием обязательств в любовных отношениях, использовать бесконечные возможности страсти для своей пользы».

Так что когда француженки говорят «Vive la différence!»[47], они имеют в виду именно это.

Если француженка хочет переспать с мужчиной после первого свидания (если он ей нравится и она чувствует к нему влечение), то она это сделает. Почему бы и нет?

Ведь все на самом деле просто. Это мы думаем, что все очень сложно и запутанно. У француженок нет в этом смысле ни комплексов, ни чувства вины.

«Амазонки и ангелы»

О нашем пуританском прошлом написано уже так много, что предмет дискуссии стал фригидным и оказался заживо погребенным под весом своей собственной значимости. Однако, как писал Уильям Фолкнер: «Прошлое не мертво. На самом деле оно даже и не прошлое». Так что мы по-прежнему продолжаем танцевать старые танцы.

Алэн Гиами́ так выразилась во время нашего разговора по телефону: «В вашем обществе мужчины и женщины социально разделены. Это очень важное различие между нашей культурой и вашей англосаксонской. В вашей культуре слишком много гомосоциальности». Да простит ее бог за ужасно антропологическое определение, однако в смысле «гомосоциальности» она, видимо, права. Для французов прошлое всегда очень сексуально и всегда живо, поэтому давайте вспомним, что происходило там несколько веков назад. В XVII веке во Франции было если не равноправие, то очевидное сотрудничество и взаимодействие между представителями двух полов. Литературные салоны в те времена держали именно женщины. Складывалось замечательное сочетание красоты и ума, появлялись «литературные» пары, одной из которых были Вольтер и мадам де Шателе́. Царила политизированная и сексуально заряженная атмосфера, предоставлявшая огромные возможности для создания liaisons dangeureuses (фр. опасных связей), и французам такое положение вещей очень нравилось.

* * *

Несмотря на период Великой французской революции (не лучшее время для любви и секса), во Франции сложилась культурная среда, совершенно отличная от англосаксонской традиции Англии и США (если не считать несколько примеров активного сотрудничества англосаксонских женщин с мужчинами вне спален). Во Франции француженки активно участвовали в интеллектуальной дискуссии. Так что культурные различия между пуританами и сторонниками свободы, а также причины появления вечеров в барах и дискотеках исключительно для женщин были заложены еще давным-давно – во времена чепчиков и камзолов.

Томас Джефферсон, сравнивая раскрепощенных парижанок и скромных кукольных американских девиц, сказал: между ними «разница, как между амазонками и ангелами».

И Джефферсон громко жаловался на то, что француженки используют свои женские прелести для влияния на мужчин, стоящих на самой вершине государственной иерархии. «Нежные женские бюсты не предназначены для участия в управлении делами государства, – писал он. – Француженки переоценивают свои силы и не думают о собственном счастье, когда они покидают сферу своего традиционного влияния и начинают внедряться в политику». Француженки без энтузиазма отнеслись к этой оценке американского политика. Мадам де Сталь[48] действительно позволяла себе чуть больше, чем мог одобрить Джефферсон. Однако сама де Сталь была на 23 года младше американского политика и считала группы людей, сегрегированные по англосаксонским принципам и состоящие из представителей одного пола, «некомфортными и холодными». По словам историка Моны Озоуф, мадам де Сталь придерживалась мнения о том, что «в таких обществах теряется стереофоническое богатство взаимоотношений между двумя полами».

Через некоторое время после того, как де Сталь произнесла эти слова, американки по многим параметрам перегнали своих французских сестер в вопросе равноправия полов. Однако благодаря тому, что французы склонны отделять личное от общественного, вопрос равноправия полов в этой стране стал развиваться путем, отличным от англосаксонского. Известный французский автор и критик Мишель Сарде́ писал, что во Франции «феминизм оказал минимальное влияние на отношение между мужчинами и женщинами и стремление к равноправию здесь равно по своей силе желанию сохранить различия между полами». О равноправии полов во Франции говорят исключительно с точки зрения работы и профессиональной деятельности, при этом люди хотят сохранить различия «в частной жизни: в вопросе сексуальности, чувств и каждодневной жизни. В Штатах личное является политическим. Сексуальная жизнь президента США интересует всех граждан его страны, а женщины требуют равноправия и на рабочих местах и в кровати. Воинствующий феминизм во Франции оказал влияние на отношения полов в гораздо меньшей степени, чем в США».

Каждому свое[49].

«Стереофоническое богатство взаимоотношений между двумя полами» и особая французская разновидность феминизма, выдвинутые де Сталь два века назад, прекрасно сохранились и в наше время. У меня в моем американском детстве было мало опыта «стереофонического богатства». Помню, что даже на пике феминизма мальчиков и девочек часто разделяли (в частности, отдельно для мальчиков и девочек показывали фильмы по сексуальному обучению).

Давайте галопом по Европам рассмотрим, что писали другие выдающиеся люди по вопросу равноправия полов. Алексис де Токвиль[50] так характеризовал положение дел в США: «Америка является единственной страной в мире, в которой предприняты самые жесткие меры для разделения полов. Здесь хотят, чтобы представители обоих полов шли одинаковыми шагами, но по совершенно разным тропинкам».

Эдит Уортон[51] жила во Франции вдалеке от своих американских сестер и написала слова, не самые для них лицеприятные: «Американские женщины говорят только для самих себя и пребывают главным образом в обществе друг друга, поэтому можно утверждать, что по сравнению с женщинами, играющими социальную и интеллектуальную роль в жизни мужчин, они ведут себя словно дети в детском саду». (Ой, как больно!)

Симона де Бовуар посетила США и была неприятно поражена тем, что американские мужчины и женщины жили, казалось, в совершенно различных социальных средах. Озоуф пишет: «Де Бовуар пригласили на ужин две молодые, независимые и незамужние американки. Де Бовуар не понравилась атмосфера в их доме, который пропах одиночеством. Ужин прошел в «горьком отсутствии», а еда в компании женщин без мужчин была грустной. Де Бовуар поняла, что разделение полов в Америке объясняется тем, что американские женщины занимают вызывающую позицию по отношению к мужчинам, которых воспринимают как своих заклятых врагов… Тем не менее де Бовуар не изменила своему мнению о том, что отношения с мужчинами могут быть легкими, приятными и счастливыми».

Легкие, приятные и счастливые! Понимаете?

Глава 2

Тайна

О многочисленных ярких оттенках серого, что значит иметь бесконечную палитру состояний любви, о силе подразумеваемого, опасностях «свиданий», политики секретности, соблазнительных прелестях внутренней жизни, что значит, когда меньше значит больше, а также о том, что неважно, как вы завязываете платок на шее, гораздо важнее, что у вас в голове…

«Цивилизованным человеком движет не возраст и красота, а желание раскрыть тайну и преодолеть препятствия».

Пруст

«Любовь – это чувство с огромным множеством вариаций».

Рауль де Росси де Сале (RaouL de Roussy de Sale)

«Любовь заключается в нюансах».

Бенжамен Констан (Benjamin Constant)

Любовь слепа, и все мы крепки задним умом. Не удивительно, что у человека столько проблем. У французов существуют свои представления и идиоматические выражения о любви. Есть одно, которое лучше всех остальных иллюстрирует французский взгляд на любовь, и оно означает нечто вроде «бесконечная палитра любовных чувств». Об этом я узнала от Сандрин, которую повстречала в парижском парке Бют-Шомон однажды осенью. Сандрин была обычной 13-летней девушкой, влюбленной в мальчика по имени Пьер.

После того как Сандрин поведала мне о многочисленных завидных качествах Пьера (он мог, оказывается, читать стихи на гаэльском), она сорвала цветок и стала один за другим срывать его лепестки. К моему удивлению, я не услышала от нее знакомое «любит – не любит». Вместо этих слов Сандрин говорила: «Он любит меня немного, сильно, страстно, как сумасшедший, совсем не любит». Я подумала, что Сандрин неглупая девочка, но позже оказалось, что эти слова не были ее личным изобретением. Именно так француженки уже давно гадают на лепестках цветов:

Как же это нечестно! У американок не очень широкий выбор, лишь крайности: любовь или ее полное отсутствие. А вот маленькая француженка уже понимала, что в любви бывает тысяча оттенков. Мы мечтаем о кольце на пальце и звоне церковных колоколов, а француженок вполне устраивает разнообразие оттенков чувств и неопределенность. Если мы выросли с представлением о том, что мир может быть только черно-белым, то у француженок мир всегда непостижимо многообразен.

Я вспомнила дни моей юности, когда сама гадала по лепесткам и сталкивалась с грустным фактом выбора «любит – не любит», и подумала о том, как бы моя жизнь могла сложиться, если бы я могла выбирать из многообразия палитры. Пусть, дорогая читательница, метафора о лепестках послужит нам хорошим примером. Что ж, давайте двигаться дальше.

В забавном романе Стивена Кларка «Год в дерьме» (A Year in the Merde) рассказывается о Поле Весте – англичанине, который попадает в командировку во Францию. Пол прилагает массу усилий для того, чтобы переспать с француженкой, но все напрасно. Он не понимает француженок и сетует: «Я вообще не представляю, что происходит. Что им нужно – интеллектуальная прелюдия акта? Их привлекает только секс с умным и интеллигентным человеком? Или они просто ждут, когда на них набросятся?» Видимо, никто не рассказал бедному англичанину о многообразии гаммы чувств, и поэтому я сама возьму на себя обязанность ему все это объяснить.

Француженки обычно никому не показывают свои карты. Они не делятся своими сердечными тайнами с кем попало и не выкладывают за пять минут историю всей своей жизни на ТВ-передаче наподобие той, которая была у Опры Уинфри. Они не распространяются о том, кого принимают в своем «секретном саду», и даже не говорят о том, где на распродаже купили свою юбку. Француженки (и французы) – не публичные люди и считают, что личное должно оставаться личным. Их «секретные сады» растут не на ярком солнце, а в прохладной тени самых разных гамм и оттенков. Англичанин Пол мог бы задать вопрос: «Если француженки такие сексуальные и раскрепощенные, то почему же они в жизни кажутся такими холодными?» Объясняю почему: они явному предпочитают подразумеваемое, контексту – подтекст, открытости – скрытность. Получается, что они – полная противоположность нам, американцам.

Мы мечтаем о кольце на пальце и звоне церковных колоколов, а француженок вполне устраивает разнообразие оттенков чувств и неопределенность. Если мы выросли с представлением о том, что мир может быть только черно-белым, то у француженок мир всегда непостижимо многообразен.

Мы любим, чтобы все было четко и понятно, поэтому с этим вопросом нам не так уж просто разобраться. Давайте пока рассмотрим что-нибудь попроще и поконкретней, например шейные платки.

Женщины всего мира всегда с завистью смотрели на то, как француженки завязывают и носят платки. Платок – это флаг независимой элегантности, повязывать и носить который лучше француженок не умеет никто.

Женщина, проносящаяся с любовником в открытом кабриолете по дороге вдоль Средиземноморского побережья, обязательно бывает в шелковом платке, который развевается за ее спиной, словно сумасшедшая фата. На самом деле платок – это полная противоположность фате. Фата – это драгоценный династический символ клятвы быть вместе до смерти. А шейный платок говорит, что его владелица плевать хотела на такие условности.

Про платки француженок написано очень многое, включая даже статью в Wikipedia. Однако главное в платке – это не платок comme ça (фр.: сам по себе) и даже не способность француженок выглядеть сексуально без косметики, есть пирожные, фуа-гра, сыр и не толстеть. Нет, главное здесь другое.

Смысл в том, что меньше – значит больше.

Все, без сомнения, неоднократно слышали эту фразу. Но что она на самом деле означает? Давайте попробуем поменять местами слова в этой фразе. Если меньше значит больше, то получается, что мы можем добиться большего результата при меньших усилиях. Больше страсти, и меньше планирования. Больше любви и близости, и поменьше информации и слез. Больше свободы, и меньше обязательств. И, конечно, больше стиля при меньшем количестве вещей.

Чтобы лучше понять этот французский принцип, давайте рассмотрим картину режиссера Клер Денни́ под названием «Вечер пятницы» («Vendredi soir»). Вот что зритель видит на экране: мужчина застрял в машине в чудовищной парижской пробке. Молодая женщина идет по улице, садится в его машину и просит, чтобы он ее подвез (не будем задумываться о том, что в такой пробке женщина быстрее бы дошла до Мадрида, чем переехала на другой берег Сены). Практически на протяжении всего фильма мужчина и женщина молча сидят в машине. Потом они оказываются в отеле. Они занимаются любовью, потом читают друг другу хайку по-французски, едят пиццу, опять занимаются любовью и прощаются. Что произошло? После этой встречи героиня (некрасивая, но очень милая) идет по парижским улицам в неизвестное ни нам, ни ей будущее. На ее лице загадочная улыбка. Она только что оставила своего любовника в отеле и даже не знает, как его зовут. Что это за свидание? Кто он? Где он работает? Увидятся ли они снова? Это начало длительных отношений или разовая акция? Она вообще взяла у него номер мобильного телефона?

Если нашей французской героине глубоко наплевать на эти формальности, то зрителю нет. Мы не любим открытых развязок и непонятных ситуаций. Нам не нравится, когда мы ничего не понимаем. Мы не приемлем единичные любовные встречи с кем угодно, за исключением Джорджа Клуни (при желании можно вписать имя другого любимого актера). Мы готовы принять все разнообразие оттенков любви только в случае, если понимаем, к чему все это ведет. Англосаксы не любят неопределенности, они любят то, что вырублено в камне. Нам важно иметь четкие цели и достигать определенного результата. Кто этот мужчина – любовник или будущий муж? Он меня любит или нет?

Для француженок больше – значит меньше. Больше страсти, и меньше планирования. Больше любви и близости, и поменьше информации и слез. Больше свободы, и меньше обязательств. И, конечно, больше стиля при меньшем количестве вещей.

У нас нет ответов на эти вопросы. Мы полагаемся на здравый смысл и накопленный опыт поколений, которые жестоко в корне искореняют все возможности неожиданных и случайных связей и полностью списывают со счетов все ситуации, которые не приведут к браку, а способны лишь удовлетворить нашу чувственность. Возможность неожиданных встреч, многозначных по своей природе, исчезает. Мы остаемся в своих одиноких садах, и единственным руководством по внебрачным отношениям со взаимным согласием обоих партнеров является черствое, как засохшая корка хлеба, определение апелляционного суда Сан-Франциско. Вот оно: «Встречающиеся люди или находящиеся в отношениях индивиды по обоюдному согласию имеют любовную связь, проявляют растущий интерес друг к другу, ожидают, что их взаимный интерес по отношению друг к другу будет расти, а также эта связь уже выдержала проверку временем определенной продолжительности, а частота общения и встреч дает возможность утверждать, что отношения людей не являются случайными».

В отличие от француженок, мы терпеть не можем неопределенности. Нам важно иметь четкие цели и достигать определенного результата. Кто этот мужчина – любовник или будущий муж? Он меня любит или нет? Как будут развиваться наши отношения? Нам нужны ответы на эти вопросы!

Excusez-moi![53] Я двумя руками «за» «любовную связь и проявления растущего интереса друг к другу». Да и кто бы стал против этого возражать? Когда я была моложе, у меня были свои raison d’être (фр.: причины) создания и поддержания «постоянных отношений». Меня привлекала твердость и конкретность слов «постоянные отношения». У меня был мальчик, и наши отношения были «постоянными». Неважно, что мне тогда было всего 14, у мальчика на зубах стояли брекеты, а наши сверстники боролись с прыщами и тампонами (все то время, когда отношения между ними не были постоянными).

Для нас цель «постоянных отношений» была проста – постоянно развивать их так, чтобы они привели к заключению брака.

Все стремились к тому, чтобы пройти как можно быстрее фазу «игры в любовь», при этом минимально задеть свои чувства и привести ситуацию к финальному обмену кольцами. Любые советы, стратегии и правила «экспертов по отношениям» и гуру в сердечных вопросах сводились к тому, чтобы выиграть в любовной игре, цель которой была всем очевидна.

Во Франции цель любовной игры несколько иная. Это вовсе не значит, что француженки не влюбляются. При мысли о любви, точно так же, как и у нас, их сердца начинают учащенно биться. Однако они не стремятся к четко определенным и обозначенным отношениям, созданным по советам экспертов, гуру и консультантов. Француженки обладают завидной терпимостью к аморфности, неопределенности и загадочности и не склонны, в отличие от нас, всегда доводить отношения до единственного логического с нашей точки зрения финала, то есть подписей на брачном контракте.

Впервые я ощутила разницу наших культур, когда была совсем молодой и встретила в Америке молодого французского студента, приехавшего по студенческому обмену. Он учился в одной из элитных школ Парижа, в которую попадают еще до своего рождения. Видимо, в такие школы берут детей из семей, предки которых были известны еще во времена короля франков Карла Великого. Я сразу поняла, что он француз, потому что он носил сандалии с носками и не выглядел смешно. Этого студента звали Жан-Марк, и я была уже без ума от одного дефиса в его имени. В то время я находила особую привлекательность во французских составных именах, написанных через дефис. Мне нравилось то, что их имена были как бы «два в одном».

Так или иначе, Жан-Марк был моим соседом по классу в студенческие времена. После заумной лекции профессора по семиотике он пригласил меня на обед. Я приняла его приглашение. Мы пришли в небольшое кафе, и Жан-Марк вел себя исключительно галантно. Он открывал передо мной двери. Он заплатил за обед. Его поведение было старомодным на грани фола.

Мы провели вместе остаток дня и к вечеру оказались в моей квартире.

Тут Жан-Марк сделал очередную невероятную вещь… он приготовил мне ужин в моей собственной кухне!

Замечу, что эти события происходили задолго до появления на ТВ-экранах знаменитостей (вроде Джимми Оливера) в кухонных фартуках и массы передач о том, как надо готовить. В те времена мужественной считалась полная неспособность мужчины поджарить себе яичницу. В этом смысле Жан-Марк казался чуть ли не голубым. Здесь давайте немного отвлечемся, чтобы поговорить о французских мужчинах.

Французские мужчины очень сильно отличаются от американского мужского идеала. Генри Джеймс[54] однажды заметил, что среднестатистический француз «настолько сильно отличается от среднестатистического англичанина, что нетрудно поверить в то, что они никогда не смогут понять друг друга». Заметить француза на американском пляже проще простого – на нем надеты микроскопические плавки, а не широкие американские шорты ниже колена, в которых можно незаметно провезти до десяти килограммов контрабанды. Французы целуют в щеку, носят шейные платки, умеют готовить, читают Пруста и согласно данным опроса французского издания Children’s Magazine, 38 % из них было бы интересно хоть раз… забеременеть (для сравнения: среди француженок забеременеть мечтают все 100 %).

Однако пусть иной внешний вид и поведение французов вас не обманывают. Несмотря на ряд качеств, которые американские мужчины сочли бы женственными («эй, братан, что бикини надел?»), французы ведут себя как мачо и придают значение своим мужским достоинствам не меньше, чем любой Том, Билл или Гарри. Моя подруга Натали выразилась так: «Французские мужчины не чувствуют необходимости демонстрировать свою мужественность, как американские. Француз не обязан пить пиво, играть в футбол и вообще жить сообразно традиционным мужским стереотипам, существующим в США».

Автор книги «Шестьдесят миллионов французов не могут ошибаться» (Sixty Million Frenchmen Can’t Be Wrong) Жан-Бенуа Надо́ (Jean-Benoit Nadeau) сказал мне по телефону, что все эти мужские метафоры уходят корнями в XIX век, когда «американцы приезжали во Францию для того, чтобы познакомиться с чертами человека Возрождения. Они читали поэзию, учились говорить по-французски, учились фехтованию и знакомились с искусством. Начиная с 1850-х гг. наметилась другая тенденция. Человек Ренессанса постепенно сменился Marlboro Man’ом. Мужчины теперь посещали Францию, чтобы заниматься сексом и куражиться. А все те, кто в США вел себя, как человек эпохи Ренессанса, стали вызывать много вопросов. Во времена моей юности мы всех «сомнительных» типов называли европейцами или голубыми. Однако во Франции и сейчас полицейские, пожарные и члены отрядов по борьбе с терроризмом не выглядят такими накачанными, как их коллеги в Америке. Во Франции все наоборот – здесь про качка скорее подумают, что он голубой. Во Франции сохранился идеал гармоничного и всестороннего человека эпохи Возрождения, и он оказывает сильное влияние на то, как люди относятся к любви и сексу».

В культуре, где повседневной нормой является близость и взаимное обожание между полами, где рамки дозволенного идеала каждого пола гораздо шире – люди переживают любовь и секс с большей радостью и свободой.

Но вернемся к Жан-Марку. В тот вечер на кухне в моей квартире мой новый французский друг решил приготовить для нас кассуле[55]. Должна признаться, что тогда я понятия не имела, что такое кассуле, не говоря уже о том, где найти необходимые продукты для его изготовления. (Я пишу эти строки, и мне немного стыдно, словно я признаюсь в том, что не читала «Гарри Поттера» или забыла надеть нижнее белье на выпускной вечер). В то время содержимое моего холодильника являлось демонстрацией калифорнийского фанатизма здорового питания. Там были бутылочки с подозрительного вида напитками для очистки организма, пилюли витаминов размером с банан и несметное количество лоточков с пророщенной люцерной. (Жан-Марк взял в руки один лоток, критически осмотрел его содержимое и безапелляционно заявил, что во Франции такую пищу скармливают домашнему скоту.) К счастью, у меня на кухне оказалась большая глиняная миска, которую я использовала в качестве вазы для фруктов. Жан-Марк осмотрел мою кухню и покачал головой. Моя кухня была очень несексуальной.

В конце концов Жан-Марк нашел все необходимые для кассуле ингредиенты за исключением гусиного жира. (В тот момент я была противницей гусиного жира. Вскоре после этого я изменила свое мнение.) В тот памятный вечер из заблудшего вегетарианца я превратилась в мясоеда-энтузиаста. Не уверена, что на тот момент я знала фамилию Жан-Марка, а если бы и знала, то, скорее всего, не сумела правильно произнести. Не буду рассказывать вам о том, легла ли я тогда с ним в постель, потому что это аморально, да и всю информацию подобного толка я буду описывать в третьей главе. Несмотря на то что я практически ничего не знала о Жан-Марке, он предложил мне возвратиться с ним в Париж. Но ведь мне о нем ничего не было известно! Даже если бы поехала с ним в Париж, я не представляла, чем все это могло закончиться – стал бы он моим любовником, мужем или остался предметом шутливого разговора во время коктейлей перед ужином.

После этого вечера я долго обсуждала с подругами детали произошедшего. Подруги анализировали мое поведение с точки зрения последних изысканий и учений самых модных в США консультантов, писателей и гуру любовных отношений. Я уже совершенно не помню, что именно советовали эти светочи-специалисты отношений между мужчиной и женщиной. Но ни одна из их методик (будь то «12 шагов», «6 золотых правил», «9 бесценных инструментов», «13 ключей счастья» и т. д. и т. п.) не признавала отъезд в Париж с малознакомым французом, который носит микроплавки и читает Пруста, хорошо обдуманным поступком, прямиком ведущим в райские кущи.

Вспоминая каждую минуту нашего с ним общения, я задавала себе вопросы: Что он имел в виду?

В какую сторону развиваются наши отношения?

(На самом же деле зачем было ломать себе голову, когда можно ответить на эти два вопроса так: «ничего особенного» и «кто его знает»?)

Мои подруги разделились на два лагеря. Одни говорили: «О, боже! Он живет в Париже! Чего тебе еще надо?» Другие резонно спрашивали меня: «Ты что, с ума сошла?»

* * *

Французский философ Блез Паскаль однажды сказал: «У сердца есть своя логика, которую обычная логика отвергает». Он имел в виду, что неведение – это благо, но выразился изящнее. Как бы там ни было, через полгода после описанных событий я сидела на борту самолета компании Air France, вылетающего в Париж. Я путешествовала налегке: одна кожаная куртка, пара джинсов и свитеров, потрепанный словарь Larousse… Можно сказать, что весь мой багаж был интеллектуального плана.

Я вошла во французские будни Жан-Марка, совершенно не понимая, что у него уже есть налаженная жизнь, в которой в большом количестве присутствовали француженки. Этих француженок была просто тьма, они висели на нем, как яблоки на яблоне, и каждая из них, вероятно, имела на него свои планы, и многие из них наверняка были в состоянии приготовить вкусный кассуле. Вид у француженок был такой, словно они имели большой опыт со всеми бесконечными оттенками чувств. Не буду утверждать, что эти француженки все были кокетками (коими иностранцы часто представляют француженок), но они, без сомнения, были искушенными женщинами, в компании которых я чувствовала себя на десять лет младше. (А когда тебе всего 20, не очень приятно чувствовать себя так, словно тебе 10.) Среди этих женщин особенно выделялась одна по имени Клое. Эта Клое очень любила Жан-Марка. Очень-очень.

Клое носила короткую стрижку и имела орлиный римский нос. Она не была записной красавицей, но у нее были красивые ноги, которые она неизменно демонстрировала, чаще всего в ансамбле с черной мини-юбкой. Клое выросла, маринуясь в соку тесных связей двух полов, о котором вы читали в первой главе. По сравнению с ней мои гендерно-нейтральные и полностью обезжиренные представления об отношении полов были слегка… как бы лучше выразиться… провинциальными. Я не понимала ее отношений с Жан-Марком. Они хохотали по пустякам. Продвигаясь по плотно набитой гостями квартире Жан-Марка, Клое клала руки на его бедра и отодвигала его для того, чтобы пройти мимо. Такое поведение Клое казалось мне необычайно развязным и сексуальным. Какие отношения были у нее с Жан-Марком? Были ли они просто друзьями или больше, чем друзьями? Насколько постоянными были их отношения? Однако вопрос постоянности отношений во французской квартире, в которой чувственность сгущалась и висела, как густые тучи над потолком, представлялся, по меньшей мере, детским.

Однажды вечером после изрядного количества бокалов Кот-дю-Рон[56] я завязала с Клое разговор, не учтя, что мое желание разведать ситуацию может быть встречено молчанием или замалчиванием фактов. Наш разговор прошел приблизительно так:

Я: Клое, а давно ты знакома с Жан-Марком?

Клое: С Жан-Марком? Ой, очень давно.

Я: Скажи, а вы были вместе?

Клое: Что ты имеешь в виду под словом «вместе»?

Я: Ну я имею с виду, что вы брали определенные обязательства по поводу друг друга.

Клое: А что ты имеешь в виду под понятием «обязательства»?

Я: Ну в том смысле, что ты встречаешься только с этим человеком. То есть у вас особые отношения, в которых не участвуют другие люди.

Клое: А какой в этом смысл?

Я: Ну что ты встречаешься только с этим человеком, потому что вы вместе.

Клое: Значит, мы опять вернулись к первому вопросу?

Я: Ну да.

Клое: И какой в этом смысл?

Я (где же Робеспьер?!): В чем смысл вообще всего?

Клое: Действительно. Хороший вопрос.

Она закурила сигарету, поправила руками волосы и посмотрела на меня… с раздражением? Или удивлением? Или с любовью? Она шутила или действительно меня не понимала? Был ли наш разговор началом дружбы или проявлением ее неприязни, замаскированной под безразличие? Ее лицо оставалось непроницаемым. Сплошная загадка, скрытая под непроницаемой маской. Я почувствовала себя, как героиня картины Кейт в исполнении Мег Райан из фильма «Французский поцелуй». Кейт едет в Париж к своему жениху, который убежал с неуловимой французской красавицей. Кейт не понимает, почему француженки не хотят ясно выразить и показать свои чувства. Своему новому французскому другу Люку (в исполнении Кевина Клайна, который из кожи вон лезет для того, чтобы имитировать французский акцент) Кейт говорит: «Когда я счастлива, я улыбаюсь, когда грущу – хмурюсь. Для каждого чувства существует соответствующее выражение лица. Но нет. Он хочет эту загадочную…»

Однако на этом наш разговор с Клое не закончился:

Я (не сдаюсь): Ну, у вас когда-нибудь были свидания?

Клое (со взглядом, как у воблы): «Свидание»? Что ты имеешь в виду под свиданием?

Я: Ты надо мной смеешься.

Клое (глубоко затягиваясь сигаретой и выпуская струйку дыма): Это у вас, американцев, так принято?

Я: Что принято?

Клое: То, что вы обязаны все знать. Вы должны все связать вместе и положить в маленькую коробочку для того, чтобы все понимать и контролировать.

Я: Да мне совершенно неинтересно все контролировать и хранить в маленькой коробочке.

Клое: Прекрасно. Мне тоже. В этом у нас с тобой мнения не различаются.

Тут она улыбнулась и ушла. Даже сейчас, когда я вспоминаю Клое, у меня давление подскакивает.

* * *

Все это подводит нас к разговору о культурном различии высотой c гору Монблан. Ничто так не иллюстрирует принятие француженкой ситуации неопределенности (даже если она без оглядки бросается в объятия обманчивого купидона), как ее понимание слова «свидание». Если вы спросите любую француженку о том, как у нее проходят свидания, она посмотрит на вас с полным непониманием. Или она просто фыркнет, как сделала однажды моя подруга Вероника, а потом скажет: «Я не занимаюсь «свиданиями». Это исключительно ваша англосаксонская история». Так как же француженки решают первостепенные проблемы любовной жизни?

Здесь необходимо отметить, что во Франции тоже живут одинокие люди (их почти миллион), которые точно так же, как американцы, ищут потенциальных любовников и мужей в Сети. Существуют блоги, бары для одиноких людей, а также французские ТВ-передачи и реалити-шоу под названием «Что такое любовь?» (C’est, Quoi L’Amour?) и «Остров искушения» (L’Ile de Tentation), в рамках которых местные одинокие красавицы вступают в контакт с красавцами-французами и стараются соблазнить друг друга на островах Кон-Тики с такой страстью, что капитан в передаче «Лодка любви» (Love Boat) расплакался бы, как ребенок. Под влиянием Америки в стране появились специальные кафе для одиноких людей и спид-дейтинг[57]. Здесь даже существует Ecole de Séduction (Школа соблазна), которая в стране соблазна столь же непристойна, как кусок перезрелого сыра бри. Во Франции живут столько одиночек, что их число равно населению штата Аризона. Что же такого француженки знают о любви, чего не знаем мы?

Если вы спросите любую француженку о том, как у нее проходят свидания, она посмотрит на вас с полным непониманием. Или она просто фыркнет, как сделала однажды моя подруга Вероника, а потом скажет: «Я не занимаюсь «свиданиями».

Это исключительно ваша англосаксонская история».

«Ох уж эти французы. У них для каждой вещи есть свое собственное слово».

Стив Мартин

Для начала во Франции не существует слова или понятия «свидания». Если посмотреть в англо-французском словаре перевод слова «свидание», то вы увидите слово «sortir», которое буквально переводится, как «выходить» или «выход». Получается, что во Франции с кем-то просто «выходят». Можно выйти в кафе и поболтать о французских бульдогах или закончить свидание на сеновале усадьбы XVII века, где вы страстно займетесь любовью, а ваш партнер будет громко декламировать стихи Малларме. Применительно к свиданиям не существует никаких 12 шагов, техник или инструментов, к помощи которых могла бы прибегнуть бедная одинокая француженка. Не существует никаких критериев правильного подхода к свиданию. До недавнего времени на эту тему не существовало ни одной книги или пособия для начинающих за исключением переводных с английского изданий. Француженки понятия не имели, что себя надо «пакетировать» и «брендировать» (с точки зрения последних достижений маркетинга и промоушена) как живой товар, словно сортовые помидоры. Поэтому и французы, и француженки, оказавшись на американской земле, имеют большие проблемы с этими самыми свиданиями. Один француз, живущий в Нью-Йорке, в блоге попытался помочь живущим в США соотечественникам и вразумить их по поводу свиданий. Он писал: «Я прожил здесь 10 лет и все время страдал от всех этих свиданий. Вот к какому выводу я пришел:

Свидание – это и глагол, и существительное. И оно совершенно не обязательно является началом отношений. Как глагол свидание – это пребывание в отношениях с кем-то или ожидание завязки этих отношений.

Ходить на свидание – значит идти на встречу.

И тому, кого ты приглашаешь на свидание, нельзя говорить: «Я хочу пойти с тобой на свидание». Если вы так скажете, вам чаще всего ответят: «Мне не нужны никакие отношения». Однако если вы пригласили и вам не отказали, можно громко заявить: «Теперь у нас с тобой будет свидание».

Другие французы, имевшие опыт «смотрин» и решения личных проблем в Америке, разразились потоком советов и примеров из собственного опыта: «Свидание – это как интервью о приеме на работу. Все здесь завязано вокруг денег», – писал другой блогер. Одна девушка написала: «Не имеет значения, как сильно вас влечет друг к другу, ни в коем случае нельзя идти домой к парню сразу после первого свидания, иначе за тобой закрепится плохая репутация». Еще совет: «Нельзя звонить человеку три раза в день после свидания, даже если вы очень друг другу понравились». И, наконец, последнее: «1. Ты всегда должен иметь свое мнение. 2. Это мнение должно быть таким же, как у человека, с которым у тебя было свидание».

Блогер – некая Серил – написала для французов обстоятельное эссе под названием «Все, что нужно знать о свиданиях: руководство пользователя», где есть такие слова:

«Американское свидание – это постоянный поиск с целью расширения собственного выбора. Для осуществления этой цели надо найти несколько кандидатов и проанализировать коэффициент совместимости с каждым», для чего зачастую «требуется участие адвоката, финансового консультанта, психоаналитика, диетолога, инструктора по йоге, страхового агента, несколько дезинфицирующих средств и результаты анализа крови».

Понятие американских свиданий настолько жесткое, что французский философ Бернар-Анри Леви (французы сокращенно называют его BHL) писал следующее: «Система поиска партнера и завязывания отношений столь формальна, и вокруг нее наросло такое количество ритуалов, что полностью убивает всякую загадочность и непредсказуемость. Это пример американского пуританства и разделения вещей, излишняя кодификация любви».

Французы не понимают склонности американцев открывать свои карты во время свидания.

Во Франции невозможно представить себе ситуацию, изображенную в одной из карикатур в журнале The New Yorker. В ресторане сидит пара. И мужчина говорит: «Не думаю, что нам понадобится помощь психотерапевта. Сегодня же у нас первое свидание».

Подразумевается, что во время первого свидания между людьми открылось множество личностных «нестыковок». Француженке подобная ситуация будет непонятна. Французы, конечно, тоже бывают у психотерапевтов (которые нередко принадлежат старой школе фрейдовского психоанализа), однако в стране не приняты не только публичные откровения, но и представление о том, что человек должен решать проблемы своих личных отношений, обращаясь за помощью к третьим лицам. По сравнению с Америкой во Франции не распространено совместное посещение психотерапевта для решения проблем семейных отношений. Если вы посоветуете француженке в вопросе выбора партнера положиться на книжную мудрость (как выбрать правильного партнера, заметить признаки того, что партнер с вами совместим и будет вам верен и как правильно пройти стадии романтической любви), она схватит свой шейный платок и убежит куда подальше. Политика соблазнения является частью имплицитного или подразумеваемого, а не частью эксплицитного, то есть ясно выраженного, а свадебный танец двух людей не представляет собой раскраску по точкам откровений. Франсуаза Жиро писала, что в Америке «человек показывает свои качества, но остается очень сдержанным, формальным – дает, но далеко не все. В результате мы имеем смесь игривости и отстраненности».

Однажды я смотрела ТВ и наткнулась на передачу «Холостяк: Париж», в которой мужчина выбирает одну-единственную из двадцати пяти американок, чтобы вывезти ее на идеальное свидание в Париже. Подобный сюжет не предполагает наличие бесконечной гаммы оттенков. Все самое страшное, что создала наша культура в смысле романтических отношений, было «упаковано» в получасовой ТВ сегмент о любви приторно-сахарного привкуса, с глянцевой романтикой поздравительных открыток и абсолютно викторианским сегментом передачи, где двух девушек-финалисток (после того, как остальные зареванные красавицы ушли со сцены) расспрашивают родственники холостяка: правильная мама, мрачный папа, подозрительная сестра и мало чего понимающий шурин. Это не любовь, а финальный забег в экстремальном спорте спид-дейтинга. Сидишь и чувствуешь, как ужас расползается по всему телу, словно тебе опять шестнадцать лет и ты ищешь парня для постоянных отношений. На экране участницы одна красивее другой стараются очаровать сердце холостяка и сорвать правильный лепесток (любит!).

Француженки не поймут, почему взрослый мужчина сам не в состоянии принять решение, сколько кандидатур он должен рассмотреть для того, чтобы найти «ту единственную», и почему мир романтических свиданий не только не радует, но сулит его участницам столько стресса. Француженки, вероятно, задумаются о том, почему холостяку и американцам в целом нравится такое мучение, и наверняка зададут вопрос: «А как же за всем этим шоу разглядеть перст судьбы?»

* * *

Кстати, о судьбе с ее перстом. Это очень значимые слова (как и слово «карма», перекочевавшее из другого языка и совершенно потерявшее первичный смысл в новом культурном контексте). Одна из моих французских подруг любила повторять: «Моя карма переехала мою догму». Я не на 100 % уверена, что она имела в виду, но эта фраза всегда звучала к месту. Судьба предполагает, что вы даете возможность событиям развиваться естественно, не требуя полного знания всего и вся. Вы приветствуете тайну неизвестного, то есть не стремитесь дотошно планировать события и не пытаетесь все засунуть в коробочку или разложить по полочкам. Есть нечто, что в данный контекст событий должна привнести судьба.

И это вам «не любит – не любит». Здесь неуместны наши бинарные оппозиции противоположностей: черное– белое, правильно – неправильно, любовь – ненависть, успех – неудача. Судьба определяется не тем, что мы в данной ситуации поступим так или эдак. Судьбу невозможно планировать, потому что она имеет отношение к опыту переживаемого, а не к нашим рассудочным целям. У судьбы для каждого из нас свои планы, отличные от тех, что мы сами для себя составляем (и если вы со мной не согласны, значит, вы из тех, кто так поглощен планированием своей жизни, что не способен заметить этот очевидный факт, либо еще имеет достаточно жизненного опыта, позволяющего разглядеть эту истину).

Француженкам свойственна здравая доля фатализма, который помогает умерить стремление все анализировать и не откладывать радости жизни в любом возрасте. И раз мы уж заговорили о возрасте (потому что на самом деле существуют два стереотипа: сексуальная француженка и сексуальная француженка в возрасте), скажу, что француженки в возрасте накопили столько жизненного опыта и имеют столько информации, что больше никакой дополнительной информации им не нужно.

Француженки в возрасте не перестают быть активными участницами любовной игры, потому что они совершенно спокойно относятся к факту того, что они «выросли». Они осознают и принимают свой возраст. Эти француженки ведут себя соответственно своим летам и даже выгодно используют свой жизненный опыт. Они остаются сексуально желанными для мужчин – и не только для своих ровесников. Во Франции любовные связи между молодыми мужчинами и женщинами постарше нередки. И эти связи не имеют подспудной аморальной окраски, как в США (более подробно мы рассмотрим этот вопрос позже). Француженки не стараются скрывать свой возраст, отрицать естество зрелых этапов жизни. В отличие от американского кинематографа, где любовники обязательно должны быть молодыми, во французском кино есть много картин о любви 40– и 50-летних.

Француженки за сорок совершенно спокойно относятся к своим годам. Они ведут себя соответственно возрасту и выгодно используют свой жизненный опыт. Они остаются сексуально желанными для мужчин, причем не только для ровесников.

В Америке самые запоминающиеся влюбленные героини-женщины в возрасте оказываются либо сумасшедшими (Гленн Клоуз в картине «Роковое влечение»), либо алкоголичками (Энн Бэнкрофт в фильме «Выпускник»). Фильм «Выпускник» (The Graduate) вышел на экраны полвека назад. Мы можем посочувствовать сложной ситуации миссис Робинсон, переживающей уход молодости, но не собирающейся из-за своего возраста поставить крест на любви (хотя, конечно, характер у нее сложный и жизнь ее совершенно разбита), а также приветствовать то, что в погоне за страстью она готова отбросить мораль и ценности среднего класса.

Если бы миссис Робинсон была француженкой, она бы вела себя гораздо спокойнее. Можно сравнить картину «Выпускник» с французским фильмом, который в английском переводе назывался «Любовные дела» (An Affair of Love)[58], где французская актриса Натали Бай играет сексуальную женщину в возрасте, сравнимом с возрастом миссис Робинсон. Вот вкратце сюжет этой картины: Бай дает объявление в газете о том, что ищет мужчину исключительно для занятий сексом. Заметим, что героиня – не безнравственная развратница. Она ищет секс-партнера, но в этом нет ничего аморального. Ей нужна страсть, сексуальные переживания, которые дадут ей возможность лучше понять саму себя. Voilà[59], появляется Сержи Лопез. Вроде бы во время их встречи Бай есть о чем задуматься. Может быть, Лопез серийный убийца? Или переносчик каких-нибудь заболеваний? Или просто тихий сумасшедший? Однако эти вопросы ее не волнуют. Единственный интересующий ее вопрос – волосатый Лопез или нет (не волнуйтесь, волосатый). Бай выдвигает следующие условия: они не должны знать имен друг друга, чем кто занимается, где живет и не спрашивать номер телефона. На фоне комнат отелей, скомканных простыней и впечатляющего размера ванн начинает развиваться любовная история. Сердца любовников устремляются друг к другу, но атмосфера загадочности, разбавленной приступами меланхолии, висит в воздухе, как густой туман.

В конце концов Бай и Лопез неловко признаются друг другу в любви. Зритель жаждет увидеть развитие «настоящей» любовной истории со свиданиями, шашлыками жарким летом, совместными планами о том, как они проведут отпуск и далекими перезвонами церковных колоколов. Однако постепенно оба любовника приходят к одному и тому же неприятному, но логичному выводу: как только они по-настоящему узнают друг друга (личная информация, сложности характера и жизни), вся эта информация переполнит девственно чистое эмоциональное пространство, в котором они находятся, и на том их роман и закончится. Поэтому они поступают так, как поступила бы любая другая французская пара – практичная, но выросшая на идеях экзистенциализма: они полностью прерывают свои отношения.

Американцы воспринимают подобный сюжет как полный жизненный провал, а французы считают, что такое развитие событий только подчеркивает ценность этой любовной истории. Для француженки важно то, что связь дает в смысле чувств и переживаний. А результат этой связи большого значения не имеет.

Этот пример иллюстрирует типичное французское качество – спокойное восприятие опыта как такового, который не обязательно должен к чему-либо приводить и заканчиваться свадьбой со сбором родственников и друзей.

Несмотря на отсутствие социально значимого результата, переживания любовников составляют неотъемлемую часть человеческого существования, а также познания любви и секса.

В нашей культуре такой подход не приветствуется. Ваша подруга вряд ли вас поймет. Ваша мама уж точно это не одобрит. «Эксперты межличностных отношений» непременно наложат вето на такое поведение. Какой бы сексуально заряженной ни была подобная связь, никто не хочет закончить так, как Мария Шнайдер в кинокартине «Последнее танго в Париже».

Мария Шнайдер: Я не знаю, как тебя звать.

Марлон Брандо: У меня нет имени.

Мария Шнайдер: Ты хочешь знать мое имя?

Марлон Брандо: Нет, не хочу. У тебя нет имени, и у меня нет имени. Здесь мы без имен.

Это к вопросу о том, что можно получить больше секса при меньшем объеме формальных сведений о личности.

* * *

Вот таким образом глубоко укоренившиеся реалии получают отражение в массовом сознании. Давайте займемся антропологией поп-культуры и сравним Натали Бай в «Любовных делах» и Дайан Китон в «Любви по правилам и без» (Something’s Gotta Give). Обе картины вышли на экран приблизительно в одно время и рассказывают о судьбе женщин в возрасте, приближающемся к бальзаковскому. Натали Бай играет героиню, открытую жизни и страсти, а Китон описывает себя, как «легковозбудимого, властного и всезнающего неврастеника». Героиню Китон зовут Эрика. Эрика носит водолазки даже летом, и когда в ее жизни неожиданно появляются любовь и секс, с головой уходит в ковыряние мелочей и деталей своей жизни и борьбу с чувством неуверенности. Она, как корабль без руля и без ветрил, несется по волнам жизни. За Эрикой начинает ухаживать не один мужчина, а сразу два: развязный мужчина в летах по имени Гарри (Джек Николсон) и молодой красавец доктор по имени Джулиан (Киану Ривз), который на много лет ее младше. При выборе из двух претендентов хочется надеяться, что героиня найдет язык хотя бы с одним из них. Но не тут-то было! В нее с тем же успехом могли влюбиться сто мужчин, но она бы и этого не заметила.

«Вы очень сексуальная женщина», – говорит ей галантный доктор, на что Эрика горячо возражает: «Нет, клянусь богом, что это не так». И после того как Гарри почти достигает заветной цели, происходит следующий разговор:

Эрика: Гарри, если ты не возражаешь, то я бы предпочла остаться с тобой друзьями.

Гарри: Друзьями? Я не готов быть твоим другом!

Эрика: Хорошо, я понимаю.

Гарри: Ты что, веришь в то, что мужчина и женщина после секса могут быть друзьями?

Эрика: Я дружу с моим бывшим мужем, и мы же с ним не только сексом занимались.

Гарри: У нас с тобой еще не было секса.

Эрика: Так что же это было, хотела бы я знать?

Гарри: Давай я тебе напишу, когда сам пойму.

Этот диалог напомнил мне очередную карикатуру из журнала New Yorker. Мужчина и женщина лежат в кровати. Она говорит: «Не понимаю, что это: начало чего-то, конец чего-то или это все, что есть, и больше ничего не будет?»

Нам такие переживания близки и понятны, поэтому вызывают улыбку. Французы не поймут такого юмора.

* * *

Когда мы в Америке говорим о любви, то хотим, чтобы все было ясно, как божий день. В вопросах сердца мы не терпим загадок и неопределенности, и мы ни в коем случае не стремимся ограничить получение информации личного характера от своего партнера. Напротив, мы любим, чтобы все было начистоту. Мы открываемся полностью. Вы наверняка понимаете, о чем я говорю. Помню, как недавно в Штатах на коктейльной вечеринке хозяйка попросила всех гостей встать в круг и рассказать о самом сильном и запоминающемся личном переживании. Одна женщина с копной рыжих волос воскликнула: «Это когда я в первый раз испытала многоступенчатый оргазм!»

Послушайте, дамочка, посторонним людям действительно нужно знать такие детали вашей личной жизни? Зачем нам обсуждать ее оргазмы?

Если вы спросите француженку о том, какие у нее оргазмы, она посмотрит на вас так, словно вы попросили ее раздеться, встать у шоссе и читать вслух Пруста. У нас же все иначе. Нам так и не терпится поделиться со всеми чем-нибудь личным.

Мы готовы кричать: «Моя половая жизнь просто потрясающая!» или то, что наше либидо исчезло, и мы теперь проводим зиму в тайм-шер во Флориде. Подобную откровенность французы и француженки сочтут пошлостью и дурным тоном. В книге «Французы и американцы: другой берег» (French and Americans: The Other Shore) французский консультант Паскаль Бодри пишет о том, что, согласно результатам одного крупного американского исследования на тему

секса, американцам положено пройти «приблизительно 50 этапных шагов, последовательно ведущих к сексуальному акту». Бодри делает вывод о том, что разница между американской и французской культурами «такая большая, что результаты этого исследования могут показаться французам смешными».

То, что в нашей культуре действительно смешно, это детское желание говорить громко и назидательно. Да, не будем отрицать, что и у французов есть свои собственные доморощенные секс-гуру и писатели, горящие желанием давать советы, которых никто не просит. Например, бывшая порнозвезда Бриджит Ляэ переквалифицировалась в секс-терапевта и иногда дает даже очень здравые и продуманные советы по вопросам половой жизни на радио (впрочем, предоставим самим французам решать, насколько ее советы умны и полезны). Кроме того, у французов есть некий доктор Лелю, которого можно сравнить с американским ТВ-доктором Филом[60], если бы тот специализировался на вопросах половой жизни.

Не будем забывать о том, что у французов существует большой пласт литературы сексуального характера (я уже упоминала небезызвестного маркиза де Сада). Однако, как вы догадываетесь, обычные французы отнюдь не проводят все свободное время в оргиях в средневековых шато, не устраивают садомазовечеринок и не занимаются на открытом воздухе сексом с незнакомцами, число которых сравнимо с числом персонажей в книге упоминавшейся выше Катрин Милле.

В вопросах любви и секса большинство француженок придерживаются мнения о том, что если создавать слишком много шума вокруг личной жизни, то она перестанет быть личной и потеряет свою ценность.

Возможно, французский философ Ролан Барт имел это в виду, когда сказал, что в Америке секс присутствует везде, кроме самого секса. Французы считают, что близость несовместима со стремлением раскрыть всю вашу подноготную для того, чтобы достичь общего понимания. Француженки придерживаются мнения о том, что подобное поведение сравнимо с поведением Дон Кихота и вообще убивает радость интимного общения. Они думают, что излишнее рвение и желание уничтожить все барьеры вредит тонким материям человеческой близости. Моя подруга Анна однажды выразила эту мысль так: «Некоторые вещи не стоят того, чтобы их произносили вслух. Они могут ранить или оказаться слишком сильными, а знание о них не пойдет на пользу человеку, которому вы их открыли. Когда женатый человек посещает психотерапевта, он рассказывает ему все про себя не для того, чтобы потом слиться в одно со своим партнером, а для того, чтобы научиться быть вместе, оставаясь при этом двумя разными личностями».

* * *

Способность быть сдержанным и не заваливать своего партнера излишними откровениями и умение оставаться «независимой личностью» – таковы особенности французского характера. Эта черта иногда очень раздражает американцев, для которых идеальной является ситуация, когда человек «раскрывается» и кладет все карты на стол. Французы умеют хранить секреты, следовательно, каждый партнер оставляет за собой право раскрывать о себе далеко не все. В Америке принято, чтобы каждый из партнеров все рассказывал о себе другому. Американцы считают это почти что гражданским долгом.

Французы обожают секреты. Они без ума от загадочности, неясности и туманности. Тайны обладают магической силой, они очень личные и в них заложен сильнейший соблазн. Секреты не потрогаешь руками, но с другой стороны существуют много нематериальных вещей, которые невозможно осязать, но можно почувствовать. Например, магнетизм. В книге «О соблазне» (De la séduction) французский философ, культуролог, постмодернист, постструктуралист и социолог Жан Бодрийяр описал секрет экстремальной абстракции: «Секрет: соблазнительное и инициаторское качество того, что не может быть произнесено, потому что оно не имеет смысла, и поэтому, хотя оно существует, о нем не говорят. Я знаю чей-то секрет, но я его не раскрываю. Другой человек знает о том, что я знаю, но не подает виду. Отношения между нами приобретают большую интенсивность благодаря существованию секрета о секрете».

Понимаете?

Способность быть сдержанным и не заваливать своего партнера излишними откровениями и умение оставаться «независимой личностью» – таковы особенности французского характера. Эта черта иногда очень раздражает американцев, для которых идеальной является ситуация, когда человек «раскрывается» и кладет все карты на стол.

Бодрийяр – не самый легкий на свете автор, но он подтверждает притягательность невысказанного. Большинство американцев выросли совершенно в другой парадигме и считают, что благодаря раскрытию своих секретов можно достичь большей близости. Американцы не думают, что могут человека скомпрометировать. Когда я была моложе, я ощущала только одну сторону «интенсивности» секрета, выражающуюся в горячем желании им поделиться.

Франсуа Ларошфуко[61] однажды сказал: «Как можно ожидать, что кто-то другой не раскроет твой секрет, когда ты сам не смог удержать его в секрете».

Я, как и другие американцы, выросла в культурной среде, где «делиться» информацией считалось практически гражданским долгом. Любая близость начиналась только с того момента, когда ты выкладывал собеседнику все свою подноготную, все мысли, комплексы и чувства. Француженки выросли в совершенно ином культурном контексте. Здесь правит идея о том, что определенные барьеры и хорошо выдержанная дистанция создают личное пространство, которое, в свою очередь, создает ощущение личного благополучия. Обязательный эмоциональный контроль и общая рассылка в пространство информации личного характера делают жизнь некомфортной, а либидо при этом угасает.

В 1940-х гг. французский журналист Де Саль в эссе, опубликованном в журнале The Atlantic, писал о том, что у американцев прослеживается стремление достичь нравственной безупречности за счет «убийственной откровенности».

«Правда взрывоопасна, – писал он. – И в особенности осторожного обращения требует в жизни женатых людей. Никто не призывает лгать, но когда человек для того, чтобы доказать свою храбрость, начинает жонглировать гранатами, толку мало. Во-вторых, теория абсолютной честности предполагает, что, если любовь не выдерживает постоянного артобстрела, то за такую любовь не стоит бороться. …Люди хотят, чтобы их любовные отношения были похожи на постоянную битву. После уничтожения линии обороны начинается процесс примирения, который инициирует одна или обе «воюющие» стороны. Потом может произойти развод, и одна из сторон начинает искать нового партнера для ведения военных действий».

Де Саль предупреждает, что у любителей безжалостно «резать правду-матку» могут «развиться отрицательные черты характера, чего можно было бы избежать, если бы таких качеств не было».

Признаюсь, что я сама грешила таким поведением на ранней стадии отношений с моим мужем. Мой муж вырос в небольшой деревне в Бургундии. Дома в этой деревне находились очень близко друг к другу, и чтобы личные секреты не стали достоянием всей деревни, жителям приходилось строго их хранить. Я выросла в другой культурной среде и, как и многие американцы, стремилась к полной откровенности в отношениях, поэтому делала все возможное, чтобы узнать детали прежней жизни моего мужа. Кто был его первой любовницей? Дочь деревенского мясника? Или булочника? Или, может быть, какая-нибудь городская, а не деревенская девушка? Где они занимались сексом? На ферме? Или в заброшенной крепости? Был ли мой муж доволен сексом? Я чувствовала себя, как Маргарет Мид[62], изучавшая брачные ритуалы и обычаи разных племен аборигенов на Борнео. Я сгорала от любопытства и стремилась узнать, как проходит половая жизнь тех, кто близок к природе.

К сожалению, мой муж не отвечал на мои вопросы. По сей момент я не имею ни малейшего представления о том, какой была его сексуальная жизнь в юности, и мне остается надеяться, что она была счастливой. Однажды на мои вопросы он ответил так: «Зачем тебе это надо знать? Француженок такая информация вообще не интересует».

Замечу, что члены моей семьи не в меньшей мере продемонстрировали свое любопытство по поводу моего мужа, когда встретились с ним впервые. Мои родственники во время нашего общего обеда забрасывали его настолько личными и не касающимися их вопросами, что муж прошептал мне на ухо: «Это допрос инквизиции?» Когда же я впервые ужинала в обществе его родственников, ситуация была диаметрально противоположной. Пять часов мы провели вместе за одним столом, заставленным самыми разными блюдами, все говорили, не переставая, и никто не задал мне ни одного вопроса личного характера. Я почувствовала огромную разницу в вопросах такта и воспитания между моими и его родственниками. Но тогда я поняла все иначе. Я думала: какую оплошность я допустила, чтобы заслужить такое равнодушное отношение? Может быть, я неправильно пользовалась маленькими вилками для улиток? Может быть, я слишком рано перешла с ними на «ты» и обидела их своей фамильярностью? Или совершила какую-нибудь другую непростительную ошибку? В общем, с его родственниками все было совсем по-другому, чем с моими. Я практически не участвовала в разговоре. «Никто не задавал тебе вопросов из вежливости, – объяснил муж после ужина. – Из уважения к твоей личной жизни».

Ах вот оно что!

* * *

Европейское уважение частной жизни другого человека является полной противоположностью принятой в Америке открытости. Французы с рождения приучены не залезать на чужую личную территорию хотя бы благодаря особенностям своего языка. В английском языке существует универсальное местоимение «you»[63], а во французском – вежливое vous (вы) очень отличается от панибратского tu (ты). Демократичное французское tu, конечно, активно употребляют во многих ситуациях и социальных контекстах. Местоимение vous используют при обращении к незнакомому человеку и в ситуации, когда вы хотите показать уважение к собеседнику, который старше вас по возрасту или выше по социальному положению. (Существует немало семей, где дети обращаются к родителям на «вы».)

Правильное употребление vous и tu во многом интуитивно, и потому изучающим французский язык американцам оно нередко дается сложнее, чем спряжение французских глаголов. А мне очень нравится, когда после долгого формального общения с использованием местоимения vous французы переходят со мной на tu. Этот переход знаменует начало неформальных дружеских отношений и всегда очень радует. За все мои годы проживания во Франции я ни разу не переходила на «ты» по собственной инициативе. Я не хочу никому навязывать чувство близости. То, что я чувствую расположение и близость к другому человеку, совершенно не значит, что его чувства ко мне взаимны. Я не хочу рисковать тем, что после того, как перейду на «ты», собеседник будет продолжать обращаться ко мне вежливым vous. Это очень похоже на:

– Давай будем друзьями.

– Нет, не стоит.

* * *

В Штатах все совсем иначе. Там по-французски хочется всем говорить tu, а обращение vous использовать только при разговоре с высокопоставленными дипломатами или государственными деятелями. В демократической американской культуре принято обращаться на «ты» даже к президенту. Кроме этикета vous и tu, французы обычно обращаются друг к другу с использованием слов Madame или Monsieur. Это отчасти выглядит так, будто французы скрывают свои имена, словно секретный пин-код кредитной карты[64]. Возможно, именно по причине отсутствия в английском языке вежливой формы обращения на «вы» мы и стремимся стать со всеми близкими друзьями, и рассказываем встречным и поперечным людям подробности сугубо личного характера, которые французы вряд ли бы поведали даже своему психоаналитику.

Французы считают, что любовь – это бесконечная гамма романтических переживаний, и французский язык дает им возможность мгновенно определять и устанавливать уровень близости между двумя индивидами. Благодаря особенностям своего языка французы в состоянии улавливать очень тонкие оттенки смысла, зачастую непостижимые для нас, англосаксов. (В этой связи я хочу вспомнить тот факт, что слоны воспринимают распространяющиеся по поверхности земли инфразвуки и получают информацию о том, кто к ним приближается. Кто бы мог предположить, что такое возможно?)

Французы наделены способностью составлять общее целое из мельчайших деталей и интуитивно понимать смысл незначительных слов и жестов. В книге Ролана Барта «Речь влюбленного» (A Lover’s Discourse) есть описание таких деталей:

«Пожатие руки, о, сколько в этом смысла! Незаметное прикосновение ладоней, колено, которое не отодвигают, словно нет ничего естественнее этого прикосновения, рука, которую положили на спинку дивана и на которую постепенно приляжет чья-то голова. Это целый рай тонких намеков, настоящий праздник не чувств, а смысла».

Француженки считают, что молчание может быть очень сексуальным.

Я вспоминаю кинокартину Эрика Ромера, в которой на всем протяжении фильма режиссер рассказывал об эротизме колена Клер.

* * *

«У французов очень странные идеи относительно личной жизни. Им кажется, что она должна быть только личной».

Билл Маар[65]

Француженки считают, что молчание может быть очень сексуальным. Если хочешь, чтобы мужчина мгновенно потерял к тебе интерес, расскажи ему про свою жизнь все и попроси его в деталях поведать всю его жизненную историю. Ничего не скрывай. Писательница Камилла Лоранс выразила эту мысль так: «Когда ты охвачен страстью, слова только мешают. Более того, слова убивают страсть». Во Франции любовные игры соблазна не приветствуют полной откровенности и раскрытия личных тайн. Французов возмутило не то, что президент Саркози развелся с первой женой и мгновенно женился на певице и модели Карле Бруни. Им очень не понравилось то, что президент начал с упоением публично демонстрировать свои отношения и новую жену, как ребенок новую игрушку. Саркози нарушил принцип тайны личной жизни. Французы считают безвкусным «трубить» направо и налево о том, что происходит в твоем секретном саду.

Стремление французов спрятаться от пытливых и любопытных глаз прослеживается даже в их архитектуре. Жан-Бенуа Надо́ и Жюли Барлов так пишут в книге «Шестьдесят миллионов французов не могут ошибаться»:

«Французский дом является полным отражением натуры своих владельцев. Внутренний двор никогда не видно с улицы. Парижские дома стоят, повернувшись задом к улице, на которую выходят». Французы скрывают от общественности свою личную жизнь и то, что происходит у них дома за закрытыми дверьми. По мнению французов, соблазны внутренней жизни гораздо интересней внешнего лоска и бравады. Франсуа Трюффо[66] однажды так сказал об одной актрисе: «Мне очень нравится, что у нее два лица. Одно – видимое и очевидное, а другое – тайное. Она держит при себе свои мысли, кажется, что она намекает на то, что у нее есть секреты, и ее внешний вид показывает, что ее внутренняя жизнь имеет для нее такую же ценность, как жизнь внешняя и общественная».

Французы и француженки очень высоко ценят интеллектуальную и эмоциональную составляющую нашей жизни, они считают, что внешняя притягательность человека в прямом смысле зависит от богатства его внутренней жизни.

Внутренние ценности отражаются во внешних проявлениях, в эстетике и красоте. Актриса Изабель Юппер однажды прокомментировала изданию Globe мнение некоторых о том, что француженки холодны: «Это, конечно, в некотором роде карикатурное представление о француженках. Однако по сравнению с тем, как люди ведут себя в Америке, это правда. Я прекрасно понимаю, почему нас могут считать холодными в стране, где стремятся все сделать очевидным и подчеркнуть любую деталь». Затем Юппер добавила: «Француженки обладают способностью показать себя просто, но суперэлегантно, и умеют добиться такого эффекта без манерности и видимых усилий».

Было бы логично предположить, что это качество француженок – внутренний свет, который только угадывается в общественном имидже человека и является отражением богатой внутренней жизни.

* * *

Француженки придерживаются мнения о том, что внутренний мир – штука очень сексуальная, поэтому внутреннюю жизнь надо развивать, лелеять и холить. Ей надо регулярно делать маникюр и педикюр. Давным-давно Вольтер призвал своих соотечественников возделывать свой сад. Уверяю вас, что он не имел в виду разведение петуний. Культуре, где признают, что «меньше значит больше», бесспорно, свойственен налет снобизма. Французы видят жизнь не с точки зрения альтернативы «любит – не любит», а считают, что жизнь предоставляет нам массу самых разных возможностей. Я имею в виду не возможности, полученные путем холодного расчета (хотя и без них сложно обойтись), а неожиданные подарки, которые дарит нам судьба и которые не стоит пропускать. Зачем ограничивать себя всего двумя возможностями, когда каждому из нас доступно бесконечное разнообразие страсти? Зачем строить свою жизнь на принципе «что написано пером, не вырубишь топором», когда жизнь – это процесс, который может приносить неожиданные и зачастую самые приятные сюрпризы?

Француженки отказываются играть в любовь по проверенным правилам, они готовы рисковать, потому что уверены: все правила созданы для того, чтобы их нарушали.

Паскаль Бодри сделал наблюдение о том, что в вопросах любви и секса французы «не приемлют все те составляющие, которые как бы созданы друг для друга и идеально сочетаются. Они открыты радости и спонтанности жизни, как и жужжанию пчелы». И с таким мироощущением француженкам мало одного жужжания пчелы. Их так и тянет к неизведанным берегам, они хотят столкнуться с тем, чего еще не видели, и испытать чувства, которые еще не испытывали.

Образно говоря, француженки не против того, чтобы потерпеть кораблекрушение у незнакомых берегов, они стремятся, они готовы хоть немножечко – не окончательно, но, тем не менее, сойти с ума. И это означает, что они могут наслаждаться волнами любви и резвиться.

Эти волны чаще всего не приносят им никакого вреда и не выбрасывают на берег в полном одиночестве, с разбитым сердцем и с растрепанной прической.

Глава 3

Правила

О том, что многие правила созданы для того, чтобы их нарушали, а также о мудрости, которая гласит: «Не верь всему, что слышишь»; о поддержании баланса между романтическими чувствами и холодной реальностью; и о том, что никакая предварительная подготовка не в состоянии подготовить нас к любви и к жизни, и как именно осознание этих вещей помогает француженкам понять быстротечность времени и того, что никогда не стоит отказывать себе в удовольствии.

«Сопротивляйтесь и продолжайте сопротивляться и поймите, что вы сама – своя единственная опора».

Мадам де Сталь

«Не повиновалась и не слушалась – вот чем я занималась всю свою жизнь».

Эдит Пиаф

Добро пожаловать в парижский бассейн Жорж-Эрман. Стоит жаркое лето – жара и высокая влажность. Кажется, что воздух можно резать ножом фирмы Laguiole[67]. Парижане отдыхают от зимы, они спрятали в шкафах свои куртки, плащи и перчатки. Вокруг бассейна и в воде масса отдыхающих, горожане нежатся в лучах солнца, многие женщины загорают топлес. В фойе бассейна висит надпись: «Запрещается плавать в длинных плавках». Это заявление – не блажь менеджмента бассейна, а указание городского совета, и распространяется не только на Париж, но и на все общественные бассейны страны. На территории бассейнов разрешено ходить только в узких бикини, наподобие тех, которые фирма Speedo выпускает для профессиональных пловцов. Как вы понимаете, обычному американцу, который привык купаться в плавках, которые больше похожи на шаровары, здесь делать нечего, и чтобы посетить бассейн, придется приобрести «нормальные» плавки в ближайшем магазине.

Кроме этого в бассейне действует и другое правило: liberté, égalité, fraternité[68]. Раздевалки и душевые – общие для мужчин и женщин, так что любой пуританин сбежит из бассейна куда глаза глядят. Нигде не видать надписей с десятью заповедями пользования бассейном, а в самом бассейне отсутствуют линии поплавков на канатах, размечающие пространство на дорожки для плавания. В результате пловцы ведут себя в воде, словно водители на площади вокруг Триумфальной арки в час пик. Короче, кругом царит анархия. Я спрашиваю сотрудника, почему в бассейне не размечены плавательные дорожки, и тот спокойно отвечает: «Мадам, разделительные линии ущемляют неотъемлемое право людей плавать так, как им хочется».

Я стою у края бассейна и размышляю, стоит ли мне в него прыгать. Кажется, я могу попасть в сюжет картины Босха, где все одеты в микроплавки. Тут я понимаю, что Франция является полной противоположностью Америки. Во Франции в общественных местах следуют правилам, которые совершенно не обязательно вывешены для всеобщего обозрения. Во Франции живут по неписаным правилам, узнать которые можно, только проведя некоторое время в этой культуре, и которые сложились под воздействием традиций, протокола и исторического развития. Америка – относительно молодая страна, и традиций у нас сравнительно мало, что и дает возможность американцам делать то, что французам бы и никогда в голову не пришло. Например, до недавнего времени французы даже и не думали о том, что в середине жизни человек может кардинально сменить профессию и изменить свою карьеру.

В Америке существует масса правил, которым все мы следуем.

Мы выстраиваемся в очередь. Мы включаем поворотники, когда переходим с одной полосы на другую. Мы свято верим в советы, которые написаны в книгах о том, как помочь самому себе собственными силами. И когда что-то нас не устраивает, мы подаем в суд.

* * *

Не поймите меня превратно. Я знаю, что правила очень важны. Я люблю разделительные линии в бассейне (хотела спросить сотрудника о том, как быть с правами людей, которые любят плавать по прямой туда и обратно, но как-то язык не повернулся). Меня зачастую очень раздражает, а когда не раздражает, то я поражаюсь бескомпромиссной способности французов различать понятие «индивидуализм» (это французская мантра) и «эгоизм» (то, во что эта мантра выливается). Как бы там ни было, можно спокойно утверждать, что французы не любят правил. Они не умеют терпеливо стоять в очередях. Они не водят своих собак на поводке. Они плевать хотели на надписи «Не курить». Они ведут машину как сумасшедшие. (Мои французские друзья очень удивляются тому, как американские водители останавливаются на нерегулируемых перекрестках и с таким энтузиазмом начинают махать другим водителям, пропуская их вперед, что неизбежно образуется пробка). Когда EuroDisneyland довела до сведения своих сотрудников требования дресс-кода, то чуть было не произошло восстание Емельяна Пугачева.

Я согласна с тем, что те или иные правила помогают нам сосуществовать друг с другом, спокойно ждать своей очереди и вообще обходиться без членовредительства. Правила – важная штука. Но до определенной степени. Когда правила начинают ограничивать нашу свободу или превращаются в догму, противоречащую реальности, мешающую нормальной жизни, любви и страсти, то большинство француженок скажут вам, что такая ситуация их не устраивает. Француженки категорично отрицают нормы и догматы, ограничивающие личную свободу и право на наслаждение, в особенности когда дело касается любви и секса.

Представьте себе следующую ситуацию. Вы пережили много любовных штормов и бурь. Вы закалились на Match.com.[69] Вы пережили шквал бесполезных и никуда не ведущих встреч и свиданий, во время которых вы не чувствовали никакого контакта с мужчиной. И вот наконец вы встречаете своего принца. Вам повезло, и вы сорвали последний лепесток со словами «Любит». Вы серьезно начинаете раздумывать о том, чтобы выйти за него замуж. Вы предвкушаете жизнь, наполненную счастьем, спокойствием и планами на будущее.

Стоп. Вы уверены, что знаете этого мужчину? И знает ли он вас, как узнают друг друга люди во время долгой связи, которой у вас никогда не было? Вы вполне можете обманываться и обольщаться по поводу него. Этот мужчина может вас обманывать. Вот несколько деталей, которые вам следует учесть перед серьезным шагом. Давайте назовем их 15 ключевых вопросов, являющихся «основополагающими правилами брака».

Пожалуйста, достаньте ваш любимый карандаш и ответьте на вопросы из статьи о браке, недавно опубликованной в газете New York Times:

1. Обсуждали ли вы вопрос о том, будут ли у вас дети. Если вы планируете иметь детей, кто возьмет на себя груз ответственности по их воспитанию?

2. У вас сложилось четкое представление о финансовых обязательствах и целях своего партнера, и вы представляете, как собираетесь планировать ваши сбережения?

3. Вы обсудили вопрос о том, кто будет заниматься домом, и достигли договоренности о том, кто будет выполнять те или иные домашние обязанности?

4. Вы честно и ничего не скрывая поделились друг с другом информацией о вашем психическом и физическом здоровье?

5. Любит ли меня мой партнер так, как я хочу, чтобы меня любили?

6. Можем ли мы открыто и честно обсудить наши предпочтения, ожидания и страхи, связанные с половой жизнью?

7. Собираетесь ли вы поставить телевизор в спальне?

8. Вы слушаете и учитываете пожелания и жалобы своего партнера?

9. Вы достигли понимания в вопросе веры и духовного развития? Вы обсудили планы, как и когда ваши дети будут развиваться в религиозной области?

10. Нравятся ли вам друзья вашего партнера и уважаете ли вы их?

11. Цените и уважаете ли вы родителей друг друга и уверены ли вы в том, что родители не будут мешать развитию ваших с партнером отношений?

12. Раздражает ли вас что-нибудь, что делают родители и родственники партнера?

13. Существует ли что-нибудь, от чего вы не готовы отказаться после заключения брака?

14. Если одному из вас предложат работу в другом городе, готовы ли вы будете переехать?

15. Уверен ли каждый из вас в том, что партнер сделает все для сохранения брака и ваш союз выдержит любые испытания?

Эти перлы мудрости разработаны «экспертами по брачным отношениям», входящими в «независимую организацию, занимающуюся вопросами брака», под сокращенным названием PAIRS, что переводится как «Практическое применение способностей построить интимные отношения» (Practical Application of Intimate Relationship Skills). Эти правила разработаны для того, чтобы снизить возможные духовные, эмоциональные, физические, моральные и финансовые издержки и риски, которые могут возникнуть после заключения брака. Статья в газете New York Times с этими советами носит весьма красноречивое название «Брак не терпит сюрпризов».

Если бы француженок ознакомили с этими советами, они бы только улыбнулись и сказали, что всех тех, кто надеется с их помощью обрести счастье и найти мужа, ждет горькое разочарование и перспектива остаться одинокой или в самом ближайшем будущем развестись.

Француженки понимают, что в браке, точно так же как и в жизни, сюрпризы необходимы и неизбежны.

Они также знают, что можно провести половину времени продолжительности брака в борьбе с этими сюрпризами, а вторую – в попытках вернуть потерянные в результате такого поведения страсть и загадку в отношениях между супругами.

Но мы-то можем спать спокойно, потому что «специалисты по брачным отношениям» помогут нам и в первом, и во втором случае, не так ли?

Как вы видите, отношения к браку в наших культурах очень разные. Практически все эти 15 вопросов-

правил противоречат подходу французов к браку. Французы не разделяют представление о том, что практичность и четко выраженная позиция партнеров способны сосуществовать с эмоционально полноценными интимными отношениями. Французы не верят в бизнес-подход в любви и в то, что взрослому человеку, словно ребенку, для того, чтобы стать счастливым, надо следовать точным указаниям посторонних людей, которые зарабатывают на своих советах деньги. Кроме того, есть большие сомнения в том, что полное согласие между партнерами и искоренение всех физических, духовных и интеллектуальных различий не только возможно, но и полезно для человеческих отношений.

Чтобы разобраться с этим вопросом, давайте рассмотрим разницу между правилами и протоколом. Французы не любят правила, но очень уважают и серьезно относятся к протоколу. Английский писатель Стивен Кларк писал, что во Франции «тем, кто режет латук вилкой, грозит смертная казнь». Если говорить о протоколе любви, то многие француженки ожидают, что уже на первом свидании мужчина подарит им цветы, будет открывать перед ними двери и заплатит за ужин. Такая галантность американцам кажется старомодной и противоречит заповедям феминизма (моя французская подруга Надин комментировала это так: «Мы не старомодные. Мы – традиционалисты».)

Многие француженки не согласны, что партнера можно искать через Интернет. Они считают, что такой подход полностью исключает романтику, тайну, загадочность, а также сбрасывает со счетов повеления судьбы.

Многие француженки видят в сайтах знакомств исключительно коммерческую составляющую их организаторов и считают, что идея бесконечного выбора и постоянный поиск кандидата, который будет лучше, чем предыдущий, – в корне порочное занятие.

Правда, многие француженки все же пользуются услугами сайтов знакомств, потому что им сложно устоять против предложения «мгновенного удовлетворения потребности». Однако француженки относятся к сайтам знакомств совсем иначе, чем американки. Живущая в Америке француженка Серил объясняет:

«Американцы и американки понимают, что когда они идут на свидание, организованное через сайт знакомств, каждый из них является всего лишь одним из многочисленных кандидатов на должность. Все это признают и с этим согласны. Все понимают, что это свидание может не привести к физической близости, что с точки зрения французов звучит довольно странно. Француженка не согласна включаться в соревнование с тремя другими женщинами, а француз – с несколькими другими мужчинами. Для французов сам факт выхода на свидание означает создание эксклюзивных личных отношений, которые требуют определенной взаимной преданности, даже если отношения не являются серьезными».

Нарушение этого неписанного социального контракта французов не радует. Если француженка узнает, что она является всего лишь одной из нескольких кандидаток, которых «рассматривает» мужчина, то «тот рискует получить пощечину и больше никогда в жизни эту девушку не увидит. Отчасти такое поведение объясняется нашим горячим латинским характером и чувством ревности. Каждый из нас дает отношениям с другим человеком своего рода испытательный срок. Когда отношения не складываются, тогда можно начинать искать нового кандидата».

Получается, что французы относятся к свиданиям подобно тому, как они вкушают пищу – постепенно, блюдо за блюдом, пока очередное блюдо не остыло. Французы смеются над правилами проведения свиданий, а также над всеми советами по поводу того, как им вести свою половую и любовную жизнь. Француженки отвергают американские представления о свиданиях и, следовательно, не интересуются правилами, тактиками, секретами и другой надуманной экспертами информацией о том, как эти свидания должны происходить. Француженки совершенно свободны и чувствуют себя вправе встречаться с тем, с кем им угодно.

У американцев существует масса правил. Правила касаются свиданий, оговаривают, как встречаться с мужчинами, выходить замуж, разводиться, снова выходить замуж, мириться, одеваться, тренироваться, организовывать свою жизнь и делать пластические операции. У нас даже для того, чтобы раскрыть свою уникальность, полагается следовать всеобщим правилам. Любопытно, что главное правило раскрытия уникальности гласит: «Будь самим собой». Американки почему-то не замечают этого фундаментального противоречия. Они щебечут, как птички, изо всех сил преображают себя, но в конечном счете остаются заурядными созданиями, мало отличающимися от всех остальных.

Не совсем понятно, почему мы стремимся отдать решения важнейших вопросов своей жизни на аут-сорсинг и так слепо полагаемся на советы и знания сторонних экспертов. Француженки в этом плане гораздо более циничны (или хладнокровны?). Вот в этом-то и заключается основная разница между нами. Мы верим. Верим в рекламу, в книги о том, как все проблемы можно решить собственными силами, в сплетни о знаменитостях, системы совместимости людей, в то, что все можно резко и бесповоротно изменить, в беззубые советы доктора Фила и в бесконечные правила. Мы верим в счастливый голливудский хеппи-энд. Французы, в отличие от нас, скептики. Они не верят в правила, увековечивающие социальные условности, разделительные линии и дорожки в бассейне, которые сковывают их свободу. Француженки не верят в первую заповедь наших свиданий: нельзя ложиться в кровать с мужчиной после первого свидания, а то потеряешь самоуважение, получишь плохую репутацию и будешь вечно гореть в аду. Француженки громко смеются над таким правилом. Если француженка хочет переспать с мужчиной после первого свидания (если он ей нравится и она чувствует к нему влечение), то она это делает. Pourquoi pas?[70] Ведь все на самом деле просто. Это мы думаем, что все очень сложно и запутанно. У француженок нет в этом смысле ни комплексов, ни чувства вины. При этом, несмотря на существующую в стране культуру сексуальной толерантности, француженки не запрыгивают в постель к каждому встречному и поперечному. Они очень скрытны и очень избирательны в вопросе выбора партнера. Во французской культуре секс не является чем-то сенсационным.

Мишель Сарде так написал мне в электронном письме:

«Во Франции сексуальность не является ни табу, ни навязчивой маниакальной идеей. Француженки ведут себя сексуально, потому что общество им этого не запрещает. В Америке сексуальность стараются морализировать, и от этого страдают в первую очередь сами женщины».

Действительно, признаемся, что мы, американцы, впадаем в крайности. С одной стороны у нас святые и непорочные девы, с другой – королевы порно. Француженки не верят ни в счастливый голливудский конец, ни в табу, ни в крайние противоположности. Им свойственна здравая смесь романтизма и реализма, которую хорошо описала журналистка Мишель Фитусси́.

Фитусси́ следит за всеми вопросами trè s femme[71] французского общества и уже несколько десятилетий пишет на эти темы, в том числе во французском Elle. Мы встретились в ее заставленном книгами доме. Фитусси́ выглядит, как классическая француженка – минимум косметики, максимум мозгов. Она производит впечатление профессионала, время которого обходится дорого и которому не стоит задавать глупых вопросов. Она говорила про феминизм, а когда я спросила ее о том, какая главная черта свойственна француженкам, она откинулась на спинку кожаного дивана, задумалась и ответила: «Француженки понимают, что время не бесконечно и удовольствие не любит ждать».

Touché![72] Вот вам знаменитое латинское carpe diem (лови момент). Фитусси́ сумела отразить эту смесь романтизма и реализма француженок в одном предложении.

Надо пользоваться моментом, пока момент не использует тебя. Назовем это очень сексуальной формой экзистенциализма. Это реалистичное осознание действительности, невзгод и превратностей жизни со страстным желанием жить сейчас. Француженки знают, что они не бессмертны, и не отрицают существование смерти. Немудрено, что во многих французских картинах присутствует смерть, и нередко – с рюмкой коньяка.

Давайте вспомним ставший классическим фильм Клода Лелуша «Мужчина и женщина», 1966 г. Герои – мужчина Жан-Луис и женщина Анна – недавно овдовели. Они встречаются в школе, которую посещают их дети. Анна пропускает свой поезд и просит Жан-Луиса ее подвезти. Между ними возникает влечение. Присутствие смерти делает это чувство еще более острым. Ощущение смерти лишь распаляет страсть. Они путешествуют, мечтают и не стремятся формально закрепить свою связь. Смерть подталкивает на риск, и вывод картины заключается в том, что отсутствие эмоциональных рисков равнозначно смерти.

«Француженки понимают, что время не бесконечно и удовольствие не любит ждать».

– Мишель Фитусси́, журналистка и автор статей во французском Elle

Если француженки живут с пониманием того, что отведенное им время не бесконечно, а удовольствие мимолетно и надо жить сейчас, то мы, англосаксы, слишком сосредоточены на будущем и упускаем момент настоящего. Во многом это объясняется тем, что мы боимся будущего, поэтому постоянно готовимся к нему и планируем каждый шаг. Можно бесконечно долго говорить о причинах наших страхов (а также о нашем потреблении многочисленных и весьма сомнительных препаратов для того, чтобы с этими страхами бороться), но в контексте этой книги мы не будем развивать эту дискуссию. Иногда я не могу взять в голову, почему в нашей стране, которую, в отличие от других стран, обходили войны и катаклизмы, сложилась атмосфера страха и перманентного ожидания конца света. Мы видим опасность во всем: в еде, в плавательных бассейнах, в городских парках и в отношениях с другими людьми. После возвращения в Штаты я начала получать в свой электронный почтовый ящик массовые рассылки, в которых пишут в буквальном смысле страсти-мордасти. Меня регулярно предупреждают и дают советы о том, как избежать похищения во время прогулок в общественных местах, как найти и обезвредить насильников в моем районе, избежать изнасилования во время свидания, выжить во время землетрясения, кардинально улучшить мою половую жизнь, избежать финансового краха, а также кражи моих личных данных и ПИН-кода кредитных карт, не заболеть во время массовых эпидемий и отравлений болезнетворными микроорганизмами. Сегодня я получила два е-мейл сообщения: о том, как можно отравиться блинной мукой, и сообщение следующего содержания:

«Тема: инфаркт у женщин

Это просто удивительно. Недавно от инфаркта умерла моя невестка. Она сказала, что чувствует себя неважно, у нее болит спина, и легла в кровать с согревающим компрессом. Через некоторое время к ней подошел ее муж и обнаружил, что она не дышит. Реанимация оказалась бессильной. Это должны знать все женщины. Пожалуйста, перешлите тем, кого вы любите и кто вам дорог».

Скажите, что мне делать с этой информацией? Как себя вести? Бояться того, что я почувствую себя неважно, прилягу и умру?

В Америке саму жизнь то и дело стремятся показать смертельно опасной.

Во Франции, где действительно происходили страшные вещи: войны и революции с огромным числом человеческих жертв, смены правительств, и где в определенные моменты истории жизнь была весьма сложной, французы гораздо более laissez-faire[73] по поводу жизни. Есть французская пословица: «Тот, кто боится, умрет от страха». Французы зачастую игнорируют предостережения и идут на риски, которых смертельно боятся англосаксы и против которых строят свои бесконечные правила. Действительно, в жизни случаются неприятные моменты. Любовь может закончиться расставанием. Писательница Кристина Неринг писала о том, что стремление к эмоциональной безопасности привело к созданию «культуры латексной любви». Мы стремимся к любви, но не хотим ранить свои чувства. Пора понять, что мы, по сути, не в состоянии контролировать все на свете. Неринг пишет:

«Идею безопасного секса можно понять, но вот идею безопасной любви нельзя».

* * *

Понимание того, что человеческая жизнь рано или поздно подойдет к концу, а происходит она именно сейчас, оказало серьезное влияние на мировоззрение француженок. Они с большим, чем мы, спокойствием воспринимают не только эмоциональные риски, но и опасности, угрожающие самой жизни. Я помню, что когда в середине 90-х в парижском метро взрывались бомбы[74], парижане, включая мою подругу Надин, продолжали упорно пользоваться этим видом общественного транспорта. Надин рассказывала: «Мы можем умереть в любую секунду. Мы не знаем, когда наша жизнь может закончиться. Но я же не могу сказать себе, что из-за этого надо перестать жить». И Надин продолжала ездить на метро в мини-юбке размером с крупную почтовую марку. Я тогда несколько недель не заходила в метро, а когда наконец зашла, то мечтала о том, чтобы на мне был бронежилет.

Этот случай напомнил мне о другой «бомбе», разорвавшейся в гуще одиноких американок.

Лет двадцать назад журнал Newsweek опубликовал статистику, гласившую, что у среднестатистической сорокалетней одинокой американки «больше шансов быть убитой террористами, чем выйти замуж».

Целое поколение одиноких женщин с удвоенными усилиями продолжили поиски мужей и любовников.

(Одна небольшая публикация в Newsweek – и гигантский финансовый скачок для индустрии знакомств[75].) Спустя двадцать лет Newsweek признал, что напечатанная информация была ложной, но тут же выдал новую информацию, сильно озадачившую миллионы людей, занятых судебными разбирательствами своих разводов и посещающих психотерапевтов. По сообщениям Newsweek, новой тенденцией стали неожиданно «счастливые вторые браки». Журнал цитировал даму, сказавшую: «Я замужем за прекрасным мужчиной, я от него без ума, и быть счастливо замужней гораздо лучше, чем счастливо одинокой и независимой».

О чем все это?

Если бы французские СМИ вывалили на француженку подобную информацию, она бы проигнорировала ее со свойственным ей чувством юмора и реализма и сказала, что, к счастью, не живет в ситуации таких резких контрастов. Как ни крути: будь то минимальные шансы на замужество или недосягаемо счастливый второй брак, все это способно не упростить, а только усложнить поиски потенциального партнера.

К чему такое нагнетание тревоги? Зачем весь этот экстрим? Почему простые вопросы делают такими сложными?

* * *

Главный редактор французского ELLE Валери́ Торанья́н писала в колонке «Слово редактора» в номере, посвященном 60-летию журнала, о реализме и романтике своих соотечественниц: «Нет ничего, данного навечно… Если есть взлеты, значит, случаются и падения… Не сдавайтесь. Женщина всегда танцует между реальностью и мечтой. Наши мечты и десятисантиметровые каблуки помогают нам увидеть мир другими глазами. Все меняется, случаются катастрофы, потом приходят хорошие новости. Это нормально, это – жизнь».

C’est la vie! Que sera, sera[76].

Вы, возможно, помните песню в исполнении Дорис Дэй:

Кто бы мог подумать, что Дорис Дэй окажется экзистенциалистом. Эта песня прозвучала в кинофильме Альфреда Хичкока «Человек, который слишком много знал», и ее слова, можно сказать, ода фатализму француженок в вопросе любви и секса. Лучше всего воспользоваться тем, что дает жизнь, а не готовиться к тому, что ждет нас в будущем, и пусть будет то, что будет. Мы не можем знать, что нас ждет впереди. Que sera, sera.

Все это подвело нас к некоторому необходимому в данной ситуации отклонению от темы. Раньше я всегда поражалась тому, что дамские сумочки француженок такие маленькие. Точно так же, как и шарф, сумочки свидетельствовали об умении француженок обходиться в этой жизни минимумом. С детства меня учили тому, что женская сумочка должна быть в первую очередь практичной, поэтому в своей я носила все необходимое для сухих губ, потрескавшейся кожи рук, заусенцев, средства против укусов насекомых, бандитов с большой дороги, порезов, прически, запаха изо рта, плохой погоды и плохой кармы. После того как у меня появились дети, содержимое моей сумочки резко увеличилось. В моей сумочке были средства от чего угодно. В конце концов я поняла, что ношу с собой кучу бесполезных вещей. Содержимое моей сумочки свидетельствовало о том, что я, как пионер, ко всему готова. Француженки понимают, что, если ты не хочешь пропустить жизнь, невозможно подготовиться ко всему, что может в ней произойти. Кроме того, француженкам не свойственна обеспокоенность тем, что надо подготовиться и все на свете контролировать, ведь подготовка к будущему мешает наслаждаться моментом настоящего.

Во времена, когда моя сумочка была размером с Джомолунгму, презерватив был единственным аксессуаром, который в ней отсутствовал. В отличие от моего будущего мужа, у которого были презервативы в барсетке с туалетными принадлежностями. Признаюсь, что во время нашей первой встречи я заглянула (каюсь, каюсь!) в его барсетку и нашла там несколько квадратиков производства компании Trojan в отделении рядом с французской зубной пастой. Презервативы – вот это действительно показатель готовности к самым разным жизненным ситуациям, но в тот момент я так не думала. Помню, что я спросила мою французскую подругу Анну: «Почему он возит с собой презервативы? Наверное, он собирается заниматься сексом с местным населением?» На что Анна непонимающе на меня посмотрела и ответила: «Потому что он нормальный мужчина. А кого ты ожидала встретить – Святого Франциска Ассизского?»

Совершенно очевидно, что если французы хотят быть к чему-то готовыми, то исключительно к любви и сексу.

В большинстве своем дамские сумочки француженок очень маленькие, что свидетельствует об их умении обходиться в этой жизни минимумом.

Француженки понимают, что, если ты не хочешь пропустить жизнь, невозможно подготовиться ко всему, что может в ней произойти.

Нормальный мужчина во Франции имеет право носить презервативы, пить Pernod, ходить в микроплавках и вести себя совершенно вольно. Во Франции никто не возражает против презервативов и их частого использования. Автоматы по продаже презервативов стоят в парижском метро, не говоря уже о том, что контрацептивы можно купить на кассе в каждой аптеке и магазине. Даже в небольшой деревушке на родине моего мужа, где всего одна церковь, одна булочная, одна корова и большинство жителей – пенсионного возраста, даже там, в единственной аптеке есть огромный выбор презервативов самых разных размеров и самых причудливых форм. Я не представляла, что пенсионеры способны там активно заниматься сексом. Во время президентской кампании, дабы привлечь новых избирателей кандидата от партии консерваторов Николя_́ Саркози, на пляжах раздавали презервативы с логотипом его партии.

Я пишу эти строки в Париже. Август, на улице жара. По радио диджей сообщает, что летом люди занимаются сексом на 50 % чаще, и призывает не забыть взять с собой в отпуск побольше презервативов. В такой ситуации даже святой Франциск Ассизский начнет носить их с собой.

Обсудив вопрос презервативов, перейдем на личность моего французского мужа, тогда еще будущего, который явно не был заветным принцем среднестатистической американки. Он был немолод. Невысокого роста. Разведенный. С ребенком. Он курил. Он любил кровяную колбасу. Ему искренне нравился Жак Брель[77]. Список сомнительных качеств можно продолжать долго. После того как я перечислила все эти достоинства моей подруге Анне, она спросила: «И он же тебе нравится?» Я ответила утвердительно, после чего та закатила глаза и сказала: «Найди себе кого-нибудь другого».

Если бы я хотела играть по правилам, я бы сказала adieu (адье) этому курящему, разведенному, немолодому любителю колбасы и обладателю внушительного запаса презервативов. Я хотела найти обычного человека, мужчину, который, по крайней мере, жил бы в моем часовом поясе. Время шло, и приближался день возвращения Жан-Марка на родину. И с каждым днем он все настойчивей просил меня поехать с ним во Францию. Я не знала, как мне быть, и обратилась за советом к Анне.

Я: А что будет, если я поеду в Париж, и у меня с ним ничего не сложится?

Анна: Ну и что? А если ты не поедешь? Тогда уж точно ничего не сложится.

Я: Согласна. Можно посмотреть на ситуацию и таким образом.

Анна: Если ты не поедешь, тогда у тебя точно ничего не получится. И это я бы назвала саботажем своей собственной жизни.

Я: Спасибо за поддержку.

Анна: Не за что. Ну, допустим, ты с ним едешь, и все у вас складывается. Тогда тебе не будет смысла жаловаться на свою жизнь?

Я: Нет, не будет.

Анна: Так какую жизнь ты выберешь: ту, которой ты довольна, или ту, которой не существует?

* * *

В конце концов я поехала во Францию. Десять лет пролетело, как одно мгновение. Я родила двоих детей, получила французский паспорт, научилась делать вкусные торты практически из ничего и привыкла спокойно ездить по площади Звезды в час пик[78]. Оказалось, что жизнь во Франции не лишена своих сложностей, о которых я ранее даже и не догадывалась. Хочу рассказать вам смешной случай, произошедший со мной, когда я собиралась уезжать. Я сдала свою американскую квартиру, продала много вещей, которыми владела, и оставила себе только самые необходимые. Кроме прочего я оставила себе старую «библию кулинара» – книгу рецептов Pillsbury[79]. Эта поваренная книга, может быть, не такая традиционно американская, как книга рецептов Betty Crocker, но тем не менее. В кулинарной книге Pillsbury было много цветных фотографий пирогов и тортов, а сама книга весила, наверное, несколько килограммов. В книге было напечатано несколько таблиц перевода разных мер веса и объема из одних единиц измерения в другие.

В общем, я приехала во Францию с этой тяжеленной книженцией. Зачем я взяла ее с собой? Не знаю. Может быть, я хотела, чтобы у меня всегда под рукой был проверенный рецепт традиционного яблочного пирога. Короче, книга рецептов полетела со мной во Францию. Оказалось, что под нашей квартирой в Париже живет женщина – богиня кулинарии, с которой я подружилась. Эта женщина умела готовить шедевры из ничего и громко смеялась над моим огромным мерным стаканом производства фирмы Pyrex. Ей моя кулинарная книга показалась очень странной. «Эта книга такая американская, – сказала она, перелистывая страницы. – Вы используете так много глазури! И так много карамельной и всякой разной искусственной крошки самых странных цветов! В этой книге слишком много счастья». Для практичных французских домохозяек эта книга оказалась слишком сложной. Особенно соседка смеялась над американскими названиями выпечки. «Перевернутые тропические маффины» (кексы), «Шоколадные феи», «Пирог с конфетти из мармелада-горошка или желейных бобов», «Бисквит Руби Разз»… «А как ты переведешь на французский snickerdoodle[80] и cocoa-mallow-cookie-wiche?[81]» – спрашивала меня соседка Мартина, на что я честно отвечала: «Je ne sais pas[82]».

Самым смешным в кулинарной книге Мартине показались рекомендации о точном количестве используемых ингредиентов и нерушимая последовательность шагов приготовления блюда.

Француженки пользуются поваренными книгами, но они всегда импровизируют. Они часто готовят из оставшихся в холодильнике продуктов, то есть из того, что есть у них под рукой.

Француженки готовят руками, используя минимум кухонных приборов. (Однажды я наблюдала, как Мартина обрабатывала шесть килограммов гусиной печени.) Француженки часто ходят на рынок, спрашивают продавцов о том, что те рекомендуют (продавцы прекрасно знают, что продают, и поэтому готовы порекомендовать самое свежее), после чего хозяйки решают, чем они будут кормить 12 званых на ужин гостей. Француженки часто рискуют и идут против правил. Помните, как нам вбивали, что хозяйки должны в деталях планировать званый ужин? Я преклоняюсь перед способностью француженок готовить из того, что у них есть. Они полагаются не на точное выполнение всех условий рецепта, а на свое чутье. Они не стремятся сделать так, чтобы все было «правильно», и совсем не обязательно так, как написано в книге.

Все описанные события происходили тогда, когда в Америке главной богиней кулинарии считалась Марта Стюарт. Хотя Стюарт всегда действует по книге и в ее рецептах мало вдохновения и спонтанности, тем не менее большинству американских домохозяек она служила основным примером для подражания.

Когда я прочитала статью Раула де Русси де Сале «Любовь в Америке», я поняла, что стремление к точности, наподобие той, которую проповедует Марта Стюарт, способно превратить самое большое удовольствие в самую большую заботу. Только по прошествии многих лет жизни во Франции я наконец поняла связь между кулинарией и любовью. Несмотря на внушительную длину цитаты из де Сале, я хотела бы привести ее целиком:

«Разница между американской и французской поваренной книгой заключается в том, что первая – хирургически точная, а вторая – крайне расплывчатая. Во французском рецепте совершенно не обязательно указано, сколько граммов масла надо взять для того, чтобы приготовить crêpes Suzette (блинчики Сюзетт), или сколько ложек масла необходимо добавить в приправу для салата. Французские поваренные книги исходят из весьма эзотерических и приблизительных количеств ингредиентов: щепотка перца, немного чеснока, большой глоток бренди. Авторы поваренных книг постоянно упоминают о том, что тот или иной ингредиент необходимо добавлять «по вкусу». Складывается ощущение, что рецепт лишь показывает очень общее направление, а вкус в конечном счете будет зависеть от опыта, наития и мастерства самого повара.

Американские рецепты напоминают рецепты аптекаря или доктора. Кажется, что американцы пребывают в иллюзии, что качество блюда зависит от точности дозировки продуктов. В некоторых поваренных книгах приведены таблицы с количеством калорий и витаминов блюда, словно эти данные имеют отношение ко вкусу!»

В последнее время в Америке появилась мода на книги с рецептами, а также точными указаниями о том, что надо делать, а что – нет для того, чтобы стать счастливым и сохранить любовь и страсть. Журнал Time опубликовал рецензии на четыре из таких книг.

Уже сами названия дают представление о том, какую цель ставили себе их авторы, и то, чего ожидают от них читатели: «Любовь и счастье», «Вы собираетесь замуж», «Семейное счастье дома» и «Как научиться ладить друг с другом».

Я не читала эти книги, но, если верить рецензентам, все они дают практические советы о том, как решить сложную проблему сожительства с существом противоположного пола. Авторы придумывают правила и маленькие хитрости, которые, если им следовать, будут гарантировать семейное счастье точно так же, как поваренные книги гарантируют читателю, что если он будет правильно отмеривать дозировку ингредиентов тыквенного пирога, то пирог получится вкусным.

Так вот, опубликованные в Time рецензии на эти книги заканчиваются на довольно пессимистичной ноте:

«Несмотря на задорный и оптимистический тон, данные издания рисуют откровенно депрессивную картину семейной жизни в США. Это мир, где мужья хотят любви, а жены не могут ее дать, где конфликты происходят из-за того, что кто-то читает в кровати и шуршит газетой… Складывается впечатление, что американцы – раздражительные, недовольные и несчастные люди, для которых брак является серьезным испытанием, выдержать которое способны только истинные герои и героини».

Мне кажется, что редакторы Time не были в восторге от этих выводов. Я прекрасно их понимаю – как можно свести искусство кулинарии и искусство любви до сухих формул? Здесь мало одного энтузиазма автора книги, который может сколько угодно «щебетать» на выбранную тему. Вкусная и полезная еда, удовольствия любви и радость от союза двух людей зависят от сложно измеримых вещей, индивидуального вкуса и удачи.

* * *

Все началось с яблока и фигового листа. Сразу после этого появилась первая поваренная книга. С тех самых пор все стало сложно. Француженки понимают, что такое сложности. Как писал де Сале, секрет любви «в допущении возможности самого разного рода ошибок, а также в понимании того, что люди совершенно не в состоянии долгое время придерживаться определенных правил». Поэтому справедливей было бы предположить, что американцам нужны правила не о том, как надо делать, а правила о том, как не делать. Например, как не следовать правилам, тактикам и бесполезной догме, написанной людьми, которые вряд ли понимают в любви и сексе больше, чем понимаете вы сами.

Возьмем хотя бы представление о том, что после заключения брака супруги живут счастливо до смерти. В этом смысле мы можем многому научиться у француженок о том, как быть счастливой и как избежать жизненных сложностей, вызванных постоянным стремлением к тому, чтобы все было идеально.

Элоиз: Любовь любой ценой

XII веке во Франции хватало проблем. Это было время крестовых походов, периодических нападений викингов, массового сжигания еретиков, частых приступов божьего гнева, плохой канализации и отсутствия е-мейлов. В те далекие времена произошла одна из самых популярных любовных историй, ставшая частью культурного наследия Франции.

Ее звали Элоиз. Она была образованной девушкой и жила в Париже со своим дядей по имени Фюльбер. В возрасте 13 лет (а может быть, 15 или 17 лет – никто не знает точно) она начала учиться у одного из самых известных философов и теологов своего времени Пьера Абеля́ра.

В то время как Элоиз училась под руководством Абеляра, между ними появилась страстное влечение. «Усердные занятия требовали уединения, которое способствовало развитию нашей близости, – писал Абеляр. – Ученые книги были открыты, но мы не читали слова знаний, а произносили слова любви. Мы больше целовались, чем сидели над книгами. Мои руки чаще держали ее грудь, чем книги, а наши глаза были прикованы друг к другу чаще, чем к ученым текстам».

Между ними завязался роман. Они занимались любовью в церкви в церковные праздники. Они занимались любовью на кухнях и в квартире дяди Фюльбера. Руки Абеляра чаще трогали грудь Элоиз, чем толстые и пыльные фолианты. Учитель и ученица бросали вызов общественному мнению, и об их поведении в наши дни писала бы желтая пресса. Так ярко горела их страсть, что они позабыли о чувстве приличия.

От любви до трагедии всего один шаг. Плодом любви являются дети. Элоиз забеременела и родила сына. Ее сослали в монастырь, после чего она и Абеляр тайно поженились. Но дядя Фюльбер не был доволен исходом событий. Одной темной ночью Фюльбер послал своих слуг для того, чтобы те кастрировали Абеляра. Кастрированный Абеляр стал монахом и удалился в далекий монастырь.

Потеряв свое мужское достоинство, Абеляр уверовал и понял, что его связь с Элоиз была греховной. Элоиз писала Абеляру: «Видит бог, что я ни секунду не буду колебаться, и, если ты скажешь, я готова броситься в пламя ада». Ее письма к нему стали одними из самых известных любовных писем во всем мире. Элоиз была готова пожертвовать всем, что у нее было, для того, чтобы быть со своим евнухом-возлюбленным.

Она писала: «Если император всего мира Август предложил бы мне свою руку, я бы предпочла называться твоей шлюхой, чем его императрицей».

Серьезные слова от простой монахини.

Религиозные догмы и ссылка не остановили Элоиз и не заставили ее забыть любовь. Элоиз отрицала нормы морали своего века, и этим она очень похожа на современных француженок. Элоиз писала: «Даже во время церковной службы, когда мои мысли должны быть чисты и посвящены Богу, перед моими глазами стоят сцены нашей с тобой плотской любви. Я не читаю молитвы, а думаю о тебе и твоем теле. Я должна была раскаиваться в совершенных грехах, но вместо этого я тоскую по потерянной любви». Платоническая связь между Элоиз и Абеляром продолжалась много лет, и они были похоронены после смерти рядом на кладбище Пер-Лашез. О жизни Элоиз и Абеляра было написано много книг. Кристина Неринг писала в New York Times о том, что нежелание Элоиз подчинить свою любовь власти денег и моральных устоев общества является «одновременно благородным, идеалистическим, смелым, сексуальным поступком, отрицающим табу и мораль своего поколения». Элоиз страстно любила и играла не по правилам, и именно благодаря этому память о ней сохранилась во французской истории.

Глава 4

Идеал

О том, что стоит с опаской относиться к моральным идеалам и не верить в то, что все счастливы одинаково, о преимуществах согласия на том, чтобы не соглашаться, как неправильно толковать отношение французов к супружеским изменам, почему Эмму Бовари можно с успехом назвать самой настоящей «Отчаянной домохозяйкой», а также о других больших и маленьких щекотливых вопросах…

«Отношения между мужчиной и женщиной бывают очень разными, что совсем не учитывают многие эксперты. На свете не существует одного общепринятого вида любви. Не бывает любви с гарантией на всю жизнь, не может быть модели любви де-люкс. У каждого из нас разное представление об идеале».

Де Сале

«Общепринятое представление о счастье плохо сочетается с реальностями человеческого общения».

Сидони-Габриэль Колетт[83]

Есть одна американская шутка, которую не понимают и не рассказывают во Франции:

Однажды Дженни возвратилась домой с работы. Дети сделали домашнее задание и были помыты, стиральная машина полоскала белье, в сушилке сушились уже выстиранные вещи, на плите стоял горячий ужин, и стол был накрыт. Оказывается, ее муж Ральф прочитал в журнале статью о том, что работающие жены очень устают от домашних забот, поэтому перестают заниматься сексом. На следующее утро Дженни рассказала коллегам по работе о том, что с ней произошло прошлым вечером:

«Мы вкусно поели, и потом Ральф убрал и помыл посуду. Он вынул сухое белье из сушилки и аккуратно сложил его в шкаф. Вечер прошел прекрасно».

«Ну а что было потом?» – спросили коллеги. «О, все было идеально! Ральф слишком устал, чтобы заниматься сексом, и заснул…»

Чудны дела твои, Господи!

Неужели секс с мужьями – такая плохая задумка? Возможно, стоит ориентироваться не на сериал «Секс в большом городе», а на более трезвый подход, выраженный в сериале «Все любят Рэймонда», где хорошему сексу предшествуют серьезные раздоры и разногласия партнеров?

Француженки не понимают анекдот о Дженни. «Чего в этой ситуации веселого?» – спрашивает моя подруга Надин.

«Сама подумай: мужчина, который не спит со своей женой, разве это не смешно?» – пытаюсь объяснить ей я. Надин смотрит на меня с полным непониманием.

Если бы эта история случилась во Франции, то подруги Дженни отправили бы ее на курорт, чтобы она немного пришла в себя.

* * *

Было бы ошибочным считать, что французские женщины могут быть недовольны семейными отношениями как-то иначе, чем американские. Ведь все проблемы секса и любви носят универсальный характер. И хотя большинство французских женщин, точно так же, как американки, ходят на работу, среди них не наблюдается такого масштабного проявления усталости и недовольства, как в Америке. После появления на французских экранах сериала «Отчаянные домохозяйки» я спросила знакомую французскую журналистку о том, почему название сериала не перевели на французский, а оставили, как в оригинале. Журналистка ответила: «Потому что у нас ничего подобного не существует». Моя приятельница Кейт комментировала этот сериал так: «Французы не понимают главной идеи сериала. Нам кажется, что это карикатура на невротичных женщин, написанная американскими голубыми. Разве сами американцы не того же мнения?»

Журналистка Корин Голбергер писала во французском Marie-Claire: «Американцы, которым нравился «Секс в большом городе», теперь внимательно следят за скучной и тоскливой жизнью четырех обитательниц городских окраин». Голбергер описывает сексуальную неудовлетворенность и материнские комплексы отчаявшихся американских домохозяек, после чего задает следующий вопрос: «Столкнемся ли мы во Франции с подобными проблемами? Пока у нас их еще нет».

Однако, дорогие читательницы, давайте продолжим наше повествование. Мы уже обсудили несколько различий американской и французской культур, но это еще далеко не все, что различает наши страны и положение женщин в них.

* * *

«Институт брака – анахронизм и самая настоящая ловушка».

Катрин Денев

«Жениться хотят только гомосексуалисты и священники».

Луиза де Вильморен[84]

Мои собственные наблюдения жизни во Франции и социально-экономические исследования, проведенные в этой стране, свидетельствуют о том, что институт брака здесь мало уважают. По словам ученых, произошла «мягкая революция», в результате которой французы выбирают не традиционный брак, а другие формы сожительства.

Более 50 % француженок не состоят в браке. Даже после рождения ребенка далеко не все бегут под венец или регистрируют свои отношения.

В этом смысле англосаксы очень отличаются от французов. Если мы считаем, что брак (свадьба, кольца, подарки и т. д.) является логичным развитием союза мужчины и женщины, французы ставят под сомнение его необходимость. Мы все чаще обращаемся к религии и книгам о том, как можно своими силами изменить собственную жизнь, говорим о морали, семье и прибегаем к помощи экспертов в семейных вопросах, французы с растущим скептицизмом расценивают влияние церкви и государства на семейные вопросы. Для нас брак – это символ социального статуса, а многие французы считают, что это пережиток буржуазной культуры и дремучего Средневековья.

Я знаю много французских пар, и я совершенно не в курсе того, кто из них официально состоит в браке, а кто нет. Мне не хочется задавать им этот вопрос, а их самих эта проблема мало интересует. В общем, вопрос брака не играет у французов такой роли, как у нас. Директор национального института демографической статистики (INED[85]) Франс Прио говорит:

«Франции свойственно отторжение старых норм и многих проверенных веками установок и институтов, что характерно для французского духа. Во Франции нет социального давления, заставляющего людей вступать в брак. Такая ситуация характерна для самых разных социальных групп населения. Люди задают вопрос: «Зачем жениться или выходить замуж?»

Действительно, зачем?

Конечно, французы продолжают устраивать большие церковные свадьбы и приглашать гостей. Они обожают трехдневные свадебные мероприятия где-нибудь в деревне, на которых радостно куражатся и дебоширят. Существует целая индустрия, связанная со свадьбами, и профессиональные организаторы этих торжественных мероприятий. Франция, как ни крути, является частью мировой экономики, и в ней есть McDonalds, ТВ ток-шоу и другие формы коммерческой биомассы, которые обосновались в других странах. Однако француженки не торопятся встать перед алтарем. Например, Сеголен Руаяль[86], будучи кандидатом на пост президента, не была замужем, а состояла в гражданском браке. Ее семейное положение могло шокировать рядовых американцев, но не французов.

Многие французы не только отрицают традиционный институт брака, но цинично относятся к символам и мифам, которые «идут» с этим институтом в одном пакете. Я говорю, в том числе, о вере в совместную жизнь и счастье до смерти. Американцы помешаны на свадьбах и институте брака в целом. Для нас бракосочетание – один из основных жизненных этапов и самых радостных моментов, в подготовку которого мы готовы вложить массу сил и средств для того, чтобы остаться вместе до конца наших дней. Как мы прекрасно знаем, далеко не все браки доживают до этого.

Согласно результатам исследований критический период отношений наступает сейчас не через семь лет после регистрации брака, как это было ранее, а уже спустя три года. Ситуация становится настолько критической, что, по сообщениям одного исследователя газете New York Times, «некоторые выходящие замуж и женящиеся начинают чувствовать себя менее счастливыми уже во время свадебного обеда».

Брак можно сравнить с маленькой вселенной, которая начинается Большим взрывом, после чего материя распространяется в самые дальние уголки космоса и удаляется друг от друга. Впрочем, нас это совершенно не останавливает, и мы продолжаем рьяно вбухивать в свадьбы деньги и энергию так, словно наша культура гарантирует нам счастливый конец.

* * *

С представлением о том, что человек должен быть счастливым, сложно спорить. Счастье – это хорошо. Счастье – это великая американская ценность. Стремление к счастью стало практически чертой национального характера, так что все несчастные люди выглядят непатриотично. Эдит Уортон однажды заметила, что американцы стремятся к «трагедии со счастливым концом». Американцы любят сериал «Клан Сопрано» и «Клиент всегда мертв».

И когда нам становится грустно, мы продолжаем улыбаться и стараемся выглядеть счастливыми. Это мы изобрели смайлик с улыбающимся счастливым лицом. (Какие еще вам нужны доказательства?) Помню, когда я была совсем юной, положение и состояние страны было далеко не удовлетворительным, но лейтмотивом существования служила песня «Не волнуйся, будь счастлив!» (Don’t worry; be happy!) Бобби МакФеррина (Bobby McFerrin). В то время я поддалась всеобщему психозу и искренне старалась чувствовать себя счастливой. Я много читала и не была похожа на других девочек, я общалась с небольшой группой подруг, которые были такими же социальными изгоями, как и я сама. Мы выросли в условиях тирании королев выпускного бала, чир-лидеров и других представительниц правящего класса американских девочек. Мы старались не выделяться и быть похожими на всех остальных, но наши фиги в карманах и улыбки на лицах не выглядели естественно. В подростковом возрасте мы познакомились с идеями Сартра и, в том числе, с одним из его главных постулатов: L’enfer, c’est les autres! – К черту всех остальных!

Француженок не назовешь записными красавицами, но они обладают даром превращать свои странности, даже неказистые внешние данные, в чувственность и сексуальность. И самое главное – они умеют скуку превращать в вид современного искусства.

Совершенно не удивительно, что нашим идеалом стали француженки. Они казались нам чувственными и независимыми, они бросали вызов идеалу стандартной красоты, к которому стремились окружающие нас сверстницы. Француженки не были записными красавицами, но обладали даром превращать свои странности, даже неказистые внешние данные, в чувственность и сексуальность. И самое главное – они умели скуку превращать в вид современного искусства. Чувственность француженок была скрыта налетом меланхолии. Они опирались на руки своих мужчин, одетых в странные шляпы и в еще более странные ботинки. На эти пары было приятно смотреть, и взгляд отдыхал от вездесущей натянутой улыбки наигранного счастья, которые мы видели вокруг. Загадочность и меланхолия француженок казалась нам гораздо более привлекательной, чем 365 дней солнечного счастья в году.

Вероник Вьенн выросла во Франции и во взрослом возрасте переехала жить в Штаты. Она упорно работала нам созданием внешнего вида «незамутненного счастья», она тренировала перед зеркалом улыбку и выражение «Мисс самодовольство». Ей принадлежат следующие слова: «Эта страна накладывает обязательство выглядеть счастливой, от чего я ощущаю себя совершенно несчастной». Вьенн сделала очень прозорливое наблюдение о том, что американское счастье является заменой французского joie de vivre[87].

«Это форма радости, вызванная миром и жизнью в целом, а не внутренними или внешними обстоятельствами. Тогда как счастье (в американском контексте) – это форма внутреннего удовлетворения, joie de vivre никак не связана с внутренним состоянием. Это радость признания красоты окружающего мира, природы или других людей».

Joie de vivre имеет много проявлений. По словам Вьенн, joie de vivre – это «легкость и экзистенциальное отношение к жизни, которое вполне совместимо с задумчивостью и меланхолией. Французы не считают, что меланхолия и счастье взаимоисключающие вещи. Печаль и радость могут прекрасно уживаться друг с другом». (Это напоминает мне сцену из фильма Жан-Люка Годара «На последнем дыхании», где Патрисия, роль которой исполняет американская актриса Джин Сиберг (Jean Seberg), заявляет: «Я не знаю, свободна ли я, потому что грущу, или я грущу, потому что свободна».

Таким образом, когда француженка выходит замуж (если таковое вообще случается), она настроена гораздо более реалистично, чем американка. Француженка не рассчитывает на счастливую жизнь до гроба, потому что сформировалась не под влиянием образа принцессы (самого страшного женского идеала).

Никто не собирается оспаривать, что компания Disney является одной из самых динамично развивающихся компаний мира. А один из главных продуктов компании – образ принцессы. В Америке идеал принцессы, по версии компании Disney, относится к основополагающим образам и факторам, влияющим на процесс воспитания девочек. Пегги Оренштайн написала в New York Times статью под названием «Что плохого в Золушке?» о том, что под волнами розовых рюшек может быть спрятано страшное чудовище. «Нет научных данных, доказывающих, что игра в принцессу наносит ущерб самосознанию девочек, – пишет она. – Однако некоторые исследования доказывают, что у молодых женщин, которые придерживаются традиционно женских взглядов на жизнь (необходимость избегать конфликтных ситуаций, выглядеть «миленько» и вести себя прилично и подобающе), вероятность впасть в депрессию больше». Далее Оренштайн пишет о том, что идеал принцессы «понимается девушками, как обязательство быть идеальной… получать только пятерки, стать старостой класса, редактором школьной стенгазеты, капитаном команды по плаванию, и кроме этого, всем нравиться, быть очень худой и правильно одеваться».

Француженки во время своего роста и воспитания, так или иначе, имеют своих «принцесс», в характере которых присутствуют сходные с американскими черты и жизненные идеалы, но почему-то француженки во взрослом возрасте не торопятся становиться такими принцессами. Не будем забывать, что у французов в собственной истории страны хватало разных принцесс и злых королев. Кроме того, у французов была революция, они пережили тихое очарование буржуазии и больше ею уже не очарованы, а голова Марии-Антуанетты оказалась в корзине. Французам не прививается идеал принцессы, они со своими реальными и мифическими принцессами давно разобрались. Они понимали, что вся помпа, свадьбы и гламур жизни леди Дианы не в состоянии сделать ее счастливой и избавить от одиночества и тоски. Французы полагают, что абсолютного счастья без доли трагедии не бывает. Помню, как моя французская приятельница Мари-Луиз впервые увидела американские свадебные объявления на страницах New York Times. Она критически, приподняв в виде знака апострофа одну бровь, просмотрела все фотографии анонсов и сухо сказала: «Во Франции подобные сообщения делаются только по поводу свадеб особ королевской крови или в случае, когда женятся дочь мясника и сын мэра маленькой деревушки, в которой все знакомы друг с другом. Получается, что Америка – захолустная европейская провинция».

Когда француженка выходит замуж (если таковое вообще случается), она настроена гораздо более реалистично, чем американка. Француженка не рассчитывает на счастливую жизнь до гроба, потому что сформировалась не под влиянием образа принцессы (самого пагубного женского идеала).

Может быть, и так, хотя это не делает свадебные анонсы менее интересными.

Одна из четырех героинь сериала «Секс в большом городе» Кэрри Брэдшоу совершенно справедливо назвала свадебные анонсы в газетах «спортивными страницами гетеросексуальной женщины».

Американские женщины читают эти анонсы с любопытством и некоторой завистью (вот такой бы могла сложиться моя собственная жизнь, если бы я выросла в правильной социальной среде и стала совершенно другим человеком, чем я сейчас). А можно читать эти объявления (несмотря на светящиеся лица людей на фотографиях) с предвкушением того, как и когда эти пары начнут распадаться, словно радиоактивный уран. За каждым счастливым и идеальным лицом неизбежно скрывается агония развода.

Во Франции вступление в брак никак не связано с миром бесконечного счастья. Люди вступают в брак в зрелом возрасте и с пониманием всех вытекающих сложностей и противоречий, напряжений, компромиссов и невысказанных и неутоленных желаний. В брак вступают с максимальной осторожностью (если это вообще происходит), даже с некой боязнью. Все участники понимают, что брак – это не деловой контракт, а контракт эмоциональный, и в качестве такового он построен на сюрпризах. Только те, кто стремятся достичь идеала, поднимают планку ожиданий на недосягаемую для нормального человека высоту. Такое поведение американцев отмечает уже известный нам журналист де Сале:

«Американка живет в ничем не подтвержденной и ничем не обоснованной иллюзии о том, что где-то в мире бродит мужчина, который в состоянии ее понять и оценить. Американка не хочет, чтобы ее понимали просто так, без каких-либо целей. Она ожидает, что понимающий человек поможет ей решить некоторые сложности личного характера, которые стоят на ее пути достижения счастья и реализации как личности. Американка не осознает, что непонимания и трения являются не только обычной, но и вполне сносной частью существования».

Это напоминает мне слова моей подруги Сильвии: «Никто во Франции не ожидает стать идеалом или встретить такового/ую на своем жизненном пути. Французы просто реалистично смотрят на все происходящее. Нам матери с юных лет говорили, что в жизни нет ничего идеального, что человек по своей природе не подарок, а все отношения между людьми – сплошной компромисс. Мамы учат своих дочерей тому, что не стоит верить глазам своим.

Если предложение кажется исключительно заманчивым, это, скорее всего, обман. Сильвии вторит Мишель Фитусси́: «Если вы покажите французу идеальную пару, тот моментально начнет искать «линию разрыва». Он тут же скажет, что муж – голубой, или у жены есть любовник, или, скорее всего, у каждого из супругов есть по любовнику. Мы исходим из того, что пары должны иметь свои разногласия и противоречия». Далее Фитусси́ говорит о том, что «зачастую француженка может себе позволить при людях посмеяться над своим мужем (или муж может себе позволить подобное поведение в отношении своей жены). Главное, чтобы в этом не было злобы и ссора не зашла слишком далеко. В противном случае «пострадавший» может закатить потом бурную сцену. Однако в таком поведении есть свои плюсы – это помогает выпускать пар.

Ссоры – естественная часть человеческих отношений, и любые разногласия способны закалить семью.

Поэтому француженки ссор не боятся.

Я спрашиваю, ходят ли французские пары к психотерапевтам, на что она только машет руками: «Нет, ни в коем случае. Французские пары решают свои разногласия в постели. Все вопросы «оговорили», и жизнь может продолжаться дальше».

Для решения вопросов любви француженки не боятся идти на конфликт. Бурная сцена совершенно не означает, что паре пора расставаться, или даже, что есть какие-либо серьезные проблемы отношений. Совсем нет. Французы решают свои разногласия более творчески. (Подробнее об этом чуть позже). В книге «Секс, брак и традиция» Паскаль Ватье и Оливье Пикар пишут о том, что семейные ссоры могут вызвать взрыв ненависти, но эти разногласия приводят лишь к «моменту истины». «Шторм – это обычное явление природы и проявление здоровых отношений между людьми». Такие штормы гораздо предпочтительнее пересохшей пустыни безразличия супругов. Авторы книги говорят своим французским читателям, что «если пара не имеет разногласий, значит, отношения между партнерами не развиваются».

Меня страшно изумляла способность и любовь французов спорить, после чего разногласия проходят, как летний дождь, и не оставляют между партнерами никаких плохих чувств. Просто французы понимают, что, как и животным, людям иногда необходимо помериться силами. Французы согласились, что они имеют право быть несогласными. Более того, им нравится быть несогласными.

Ходят ли французские пары к психотерапевтам?

Ни в коем случае!

Они решают свои разногласия в постели.

Несогласие – это показатель интеллекта и страсти. Это знак того, что у человека есть собственное мнение, а собственное мнение во Франции очень уважают. Когда человек спорит, он доказывает, что у него есть страсть, что гораздо интереснее скучного и серого консенсуса.

Как писал Монтень: «Нет более скучного разговора, чем тот, во время которого все соглашаются».

* * *

Вполне возможно, что вы позволили американским «специалистам по межчеловеческим отношениям» убедить себя в том, что пара без раздоров и конфликтов является идеалом семейной жизни. Это пара, освоившая технику применения способностей по решению конфликтных ситуаций совместной жизни, где каждый из партнеров, как в детском саду, получает за хорошее поведение звездочку-наклейку. Именно об этой американской особенности – стремиться к гармонии любой ценой (даже сама вербализация проблемы свидетельствует о том, что все смешалось в доме Облонских) и желании закатать разногласия под асфальт – пишет Раймонд Кэрролл в своей книге «Культурные непонимания: американо-французский опыт». Эту книгу я бы назвала обязательным чтивом для американцев: она подарит массу прозрений по поводу франко-американских культурных соотношений. Мнение Кэрролл совпадает с мнением ее соотечественника Монтеня. Кэрролл пишет:

«Я бы сказала, что французы не поверят тому, что у пары нет разногласий, и пара живет в состоянии идеальной гармонии. Французы бы начали подозревать в отношениях что-то неладное. В конце концов они бы сочли такую пару просто скучной».

«Быть скучным» во Франции – это хуже смертного приговора. Кэрролл доводит свою мысль до логического конца:

«Американская пара всегда живет в согласии. Никаких противоречий, укоров, советов, разногласий, никаких противоположных мнений, никаких нахмуренных бровей, никакого осуждающего молчания, никаких наставлений и особенно никакого крика. Любой конфликт или даже намек на конфликт является плохим знаком, указывающим на то, что возникли кое-какие семейные «проблемы» и скоро союз людей неизбежно распадется. Однако одного отсутствия конфликта недостаточно, надо постоянно показывать партнеру свою поддержку и одобрение».

Когда один из партнеров не выказывает другому свою поддержку, не играет в одной команде, не тянет свою долю коллективной ноши и так далее, в любой культурной среде между людьми возникают проблемы. Чувство неудовлетворенности существующим союзом заставляет людей (являющихся, кстати, не самой идеальной формой жизни на этой планете) вести «параллельное существование», заводить любовные связи и искать приключения на стороне. Александр Дюма справедливо сказал, что «Супружеские цепи так тяжелы, что иногда приходится их нести не вдвоем, а втроем». Американская писательница Лора Кипнис выразила эту мысль так: «Измена – всего лишь один из способов протеста против оков супружеской жизни. Для эстремалов всегда существует и убийство».

«Раньше я была Белоснежкой, но потом сильно изменилась».

Почетная француженка Мэй Уэст[88]

Давайте разберемся с одной проблемой, а именно с отличием восприятия реальности от самой реальности. Восприятие: все француженки изменяют. Все хотят быть любовницами кого-то или уже выполняют эту роль. Реальность: результаты одного сравнительного исследования сексуальной жизни американцев и французов показывают, что на самом деле американцы изменяют своим партнерам чаще, чем французы. «Вся разница между американскими и французскими изменами лишь в том, что во Франции отношения с любовником/любовницей обычно продолжаются очень долго, а в Штатах изменяют, как правило, всего на одну ночь», – к такому выводу приходит и вышеупомянутая директор[89] исследовательского центра Алэн Гиами́. «Мы обратили внимание на то, что у американцев больше коротких и единичных связей, чем у французов. Основная разница между американками и француженками в том, что первые – спринтеры, а вторые – марафонцы».

«Мы обратили внимание на то, что у американцев больше коротких и разовых связей, чем у французов. Основная разница между американками и француженками в том, что первые – спринтеры, а вторые – марафонцы».

– Алэн Гиами_́, директор Национального института здоровья и медицинских исследований.

В общем, все мы друг другу изменяем, только спортивная обувь у нас разная.

* * *

Мы, понятное дело, с этой точкой зрения никогда не соглашаемся. Французская история пестрит примерами «параллельных жизней» и liaisons dangeureuses (опасных связей), которые так плотно вплетены в канву жизни, что отрицать их бесполезно. Англосаксы же настолько уверены в своем моральном превосходстве, что не хотят замечать, как самых больших святош то и дело застают со спущенными штанами.

Напомню, что автоматическая связь любви и института брака появилась относительно недавно. Любовь далеко не всегда можно обрести в браке. Тонны бумаги были исписаны о судьбе французских куртизанок и любовниц, которые совратили множество мужчин из самых разных социальных слоев. Французская литература и кинематограф показывают бесконечность измен внутри измен, которые открываются одна за другой, как матрешка. Если серьезно поверить в такую картину мира, то получается, что изменяют мужья, братья, отцы, дяди, соседи, водопроводчики, механики, бухгалтеры и преподаватели музыки. Кажется, что вся Франция породнилась между собой.

В реальности же измена не приносит ничего позитивного в отношения и является главной причиной разводов в стране. Далеко не все французы готовы заняться свингерством, передать жен на руки другим и прокомментировать происходящее словами c’est la vie[90]. Конечно, французы прекрасно осознают, что один и тот же человек вряд ли способен быть предметом страсти длиной в жизнь. Французам нравится через призму измен наблюдать, что может произойти с влюбленным человеком. Во французском кино мало сюжетов, где по-американски прямолинейно любовников наказывает судьба. Вспомните американские фильмы «Неверная» (Unfaithful), где любовника-француза заворачивают в ковер и выкидывают в мусор, а также Глен Клоуз в «Роковом влечении» (Fatal Attraction).

Правда, смерть иногда приходит к французам-изменникам и француженкам-изменницам. Любопытно, что эта смерть очень спокойная. Это своего рода фатализм конца всех жизненных страстей и несправедливостей с подтекстом трагичной страсти. В картине 1962 года «Жюль и Джим» Катрин (в исполнении Жанны Моро) спокойно съезжает с обрыва в машине с Джимом. Так заканчивается жизнь, полная страдания и боли, а также самая идиллическая в кино mé nage-ά-trois[91]. В кинокартине «Счастье» Агнесы Варда обманутая жена узнает о том, что у ее мужа роман. Она меланхолично и почти чувственно смотрит на него, тихо удаляется, после чего топится в озере. Французы умеют красиво обставлять смерть.

Во французской литературе много историй о запутанных любовных отношениях. Современные авторы изображают такую ситуацию как повод разобраться в секретах человеческого существования, а не просто возможность больше заниматься сексом. В целях сохранения семьи многие француженки незаметно и вдали от чужих глаз растят свой секретный сад. «Парадокс?» – спрашивает читателей заголовок в L’Express. «Французы выступают за семейные ценности, но при этом все чаще и чаще говорят об «открытых» семейных отношениях». Кажется, что, если американцев волнует брак без секса и любви, то французов – вопросы измены. Паскаль Ватье и Оливье Пикар пишут: «Изначально французы очень легкомысленно относились к своим обязательствам, но в наше время люди становятся более прагматичными. Они защищают право каждой пары самим определять границы супружеской свободы для того, чтобы достичь баланса между тайным и очевидным». Философ Патриция Делайе, которая пишет в своей книге «Верность, неверность?» о том, что для французов представление о верности свято, но при этом они готовы «более легко и спокойно принять» ситуацию неверности, и упоминает также следующую здравую мысль: «Любовник способствует личностному развитию и обходится гораздо дешевле психотерапевта!» Что ж, очень прагматично.

Брачные узы не являются гарантией того, что состоящий в браке будет хранить верность. Единственное, что брачные узы усложняют, так это объяснения после того, как измена произошла. Французы считают, что секретный сад надо возделывать вдали от любопытных глаз. Известный педиатр Алдо Наури в своей книге «Адюльтер» в пух и прах разносит тех, кто изменяет своему партнеру, но, тем не менее, признает, что, если измена позволит женщине сохранить семью, он бы сам первым рекомендовал это проверенное средство. «Я бы посоветовал такой женщине никому ничего не рассказывать, отдаться страсти и следить за тем, как события будут разворачиваться. Если измена поможет сохранить брак, женщине позволительно изменить», – пишет Наури.

Многие француженки поступают так, как советует доктор, или, по крайней мере, им не чужды мысли об измене. Француженки понимают, что не стоит сжигать все мосты. Лучше быть скрытной и вести «параллельную жизнь» ради сохранения брака. Во французском ELLE была напечатана статья Каролин Рошма́н под названием «Любовник – цемент для пары?» Она пишет:

«Измену можно сравнить с сильнодействующим лекарством. При правильной дозировке оно лечит, а если доза слишком велика, то можно сильно пострадать».

Много лет назад Эдит Уортон писала о том, как французы уважают семейные отношения, но это совершенно не мешает им заводить романы на стороне. Уортон объясняет причины такого поведения: «Это происходит не потому, что французы не считают любовь важной, напротив, они придают любви огромное значение и придерживаются мнения о том, что любовь между мужчиной и женщиной может случиться совершенно незапланированно. И французы отказываются делить любовь на две части, они не стремятся ставить семейные отношения выше любовных». Французы считают, что «у любви есть свои сезоны и свой ритм», поэтому им проще признать «то, что любовь занимает в жизни свое совершенно определенное и независимое положение». Уортон пишет, что любовь – это «та часть жизни, где живет поэзия». Любопытно, что на протяжении всего текста Уортон ни разу не использует выражение «супружеская измена», хотя мы прекрасно понимаем, что говорит она именно о ней.

Среди европейцев распространено мнение, что эта «поэзия жизни» – вполне приемлемое средство сохранения семьи и брака. Бесспорно, европейцы не считают, что обман и измены совершенно необходимы (хотя во многих случаях могут оказаться очень полезными). Практически все французы лично знают человека, который имеет любовника или любовницу. Среди аристократов ситуация, когда жена знает о том, что у мужа есть любовница, встречается достаточно часто. Среди французских пар бывают и совсем открытый тип отношений (далеко не все одобряют такие отношения, однако никто им не удивляется), а также другие постмодернистские варианты, исходящие из необходимости предоставить человеку максимум личной свободы ради сохранения семьи.

Вот как объясняет ситуацию Жанин, которая, будучи замужем, живет в отдельной квартире от мужа: «Личная близость – очень сложная вещь. Некоторые думают, что если вы делитесь с партнером всеми тонкостями и деталями вашей жизни, это приведет вас к близости. Вовсе не обязательно. Совместная жизнь – это сплошной стресс. Люди не могут жить в такой удушающей близости друг к другу. Посмотрите, что происходит с жителями густонаселенных городов, которые очень страдают от огромного количества людей. Пережить такую ситуацию сложно и в физическом, и в психологическом смысле. Некоторые считают, что поскольку мы с мужем живем отдельно, это отрицательно влияет на наши отношения, но на самом деле такое положение делает наши отношения только лучше!»

Французы умеют мастерски совместить любовные похождения с требованиями реального мира, в котором мы живем, и никого не судят сурово. Даже когда взаимоотношения становятся странными с точки зрения обывателя, французы относятся к ним философски. В книге «Никогда не поздно любить нескольких мужчин» Франсуаза Симпер рассказывает о своем продолжавшемся 30 лет замужестве, на протяжении которого у нее было много любовников, как о «необычной и нонконформистской модели супружеской жизни». Хотя некоторые считают такую ситуацию ненормальной, Симпер описывала ее как «существование, точно соответствующее тому, что характеризует саму жизнь, а именно: неожиданность, сложность и сочетание радости и разочарований». Автор признается, что ее жизнь нельзя назвать простой, однако ее существование «было в состоянии дать ответы на метафизические вопросы о смысле жизни».

Наверно, никто из француженок так не стремился постичь «смысл жизни» и природу открытых отношений, как это делала высшая жрица экзистенциализма. Из всех известных liaisons dangeureuses (опасных связей) самыми громкими были отношения Сартра и Симоны де Бовуар. Эти двое заключили соглашение о том, что отношения между ними будут открытые, и они будут честно друг другу рассказывать обо всем. Все происходившее между ними тщательно документировано, и по сей момент не существует единого мнения о том, был ли этот союз благим или пагубным. Франсуаза Жиру писала, что этой паре «удалось сохранить уважение, нежность и любовь, которые бывают у моногамных пар, не изменяющих друг другу. То, что их соединяло вместе, было невозможно разрушить. Вполне вероятно, что такие отношения гораздо лучше тех, где каждый партнер находит новую любовь ценой очередного развода. Как мне кажется, у этой нестандартной пары, отвергшей институт брака, получился успешный брачный союз».

Впрочем, не будем забывать, что многие другие комментаторы придерживаются диаметрально противоположного мнения. Отношения де Бовуар и Сартра, бесспорно, противоречили принятым семейным устоям. Де Бовуар так писала об этом союзе: «У нас было очень много общего, и наши отношения продолжались долго. Однако если бы мы были моногамными, то не смогли бы получить проходящую радость от встреч с другими людьми. Мне бы очень хотелось, чтобы жизнь каждого человека была примером чистой и прозрачной свободы».

Эта пара положила начало новому виду отношений, где особенно ценится личная свобода и нет ограничений в поиске новых партнеров. Они начали социальную дискуссию, которая продолжается во Франции и во всем мире и которая характеризует air du temps[92].

* * *

Французы относятся к институту брака более гибко и толерантно, чем многие другие народы, и считают, что наши секретные сады должны неизменно цвести и благоухать. Обычные книги о семейных отношениях не рассказывают о том, как любовник или любовница в состоянии улучшить вашу семейную жизнь. (На самом деле давайте не будем забывать, что корнем слова «adultery»[93] является слово «adult»[94].)

В общем, француженки могут позволить себе завести роман, находясь в браке. Наиболее типична такая ситуация в среде буржуазии, прекрасно знакомой с «тихими очарованиями» супружеской измены. В литературе этот образ удивительно точно воплощен в лице героини Флобера Эммы Бовари.

Эмма не была счастливой: она томилась своей супружеской жизнью, и ее желание найти любовника, в общем-то, легко объяснимо. Ее любовник Рудольф соблазняет Эмму такими словами: «Существуют два вида морали: мелкая, мещанская и постоянно меняющая мораль мужчин, которые бродят по этой земле как неприкаянные идиоты. А есть и вечная мораль, которая окружает нас, как природа и дает свет, как синее небо».

Что бы вы выбрали на месте Эммы: жизнь с идиотами или вечную мораль синего неба и окружающей природы?

Эмма начинает жить двумя параллельными жизнями: скучным домашним бытом и сладким соблазном.

Она вступает «в прекрасный мир страсти, экстаза и радости», но читатель начинает подозревать, что ее похождения могут плохо закончиться. Образ Эммы актуален в наше время потому, что все мы, точно так же, как и она, живем в мире, где есть две морали, и постоянно боремся с соблазном.

Эдит Уортон пишет, что любовь «является слишком серьезным доводом для того, чтобы на ее основе все мальчики и девочки вступали в брак, но в отношениях между двумя взрослыми людьми, завязавшими узы (а, по мнению многих французов, однажды завязанные супружеские узы уже не развязать), любовь на стороне допустима, если любовники ведут себя скрытно и не афишируют свои отношения. Такая ситуация встречается часто во всех пуританских обществах».

* * *

Симона де Бовуар однажды заметила, что «не стоит винить идеализм в провале института брака. Проблема в том, что в самом институте брака заложены недостатки». Не будем утверждать, что Симона де Бовуар была примером семейного послушания и кротости, но как настоящая француженка она не позволяла морали общества ущемлять свою свободу. Чем сильнее стараться отнять свободу у французов, тем вероятнее они начнут громко против этого протестовать, потому что они не любят никаких посягательств на свою свободу (а из всех государственных институтов приемлют только те, которые отстаивают и гарантируют их гражданские свободы).

Поскольку француженки не строят иллюзий относительно экзальтированных образцов счастья, они не стремятся жить в соответствии с экзальтированными стандартами морали. Коллективный многовековой опыт народа свидетельствует о том, что оба эти стандарта бессмысленны. Проблема любых идеалов в том, что они далеко не идеальны. Точно с такой же проблемой мы сталкиваемся в вопросе счастья. Сложно постоянно оставаться счастливым. Реальность, как сорняк, проникает в щели счастья и расшатывает его.

Англосаксам нередко бросаются в глаза некоторые жизненные аспекты, где француженки кажутся идеальными. Это, например, идеальная сервировка стола, идеальное чувство стиля и идеальное отношение к приему пищи (отсюда следует l’art de table – искусство приготовления блюд и сервировки стола, а также l’art de vivre – искусство жить). Если в какой-либо области жизни француженок возникает неидеальная ситуация, они, в отличие от англосаксов, не торопятся ее исправлять. Француженки понимают, что недостатки – часть человеческой природы и окружающего нас мира, поэтому надо стараться получать удовольствие и от них.

* * *

Некрасивая красавица

«Надо избавиться от одной плохой черты – придавать значение тому, что о вас думают окружающие».

Жанна Моро

«Американки очень мало о себе знают.

Они стараются, чтобы все было сделано правильно.

На самом деле надо быть самим собой.

Но для этого стоит понять, кем же ты являешься на самом деле».

Соня Рикель

Француженки в целом прекрасно осознают, кто они такие. Они настолько уверены в себе, что им зачастую совершенно наплевать, что о них думают окружающие. И этот настрой француженок добавляет им что-то неуловимо привлекательное. Француженок не очень волнует вопрос о том, правы они или нет. Главное – с раннего детства в них заложена установка, что они не обязаны нравиться другим. В романе Стивена Кларка «Год в дерьме» герой-британец испытывает сложности с француженками. Кларк пишет: «Париж помог мне понять один важный урок – я осознал, что не обязан нравиться другим. Быть всем по душе – это чисто английское стремление. Следует показать людям, что вам совершенно все равно, что они о вас думают. Только в этом случае ты получишь, что хочешь. А я пытался «завоевать» людей по-другому. Если чересчур много улыбаешься, все начнут считать тебя идиотом».

Француженок не очень волнует вопрос о том, правы они или нет. Главное – с раннего детства в них заложена установка, что они не обязаны нравиться другим.

Это абсолютно верно. Люди действительно подумают, что вы идиот… или англосакс. Ведь если французам безразлично, что о них думают, то нам – нет.

Причины этих культурных расхождений закладываются еще с младых ногтей.

Американских девочек воспитывают так, чтобы они не только старались нравиться окружающим, но и чтобы сами ничем среди окружающих не выделялись. Иначе говоря, все должны придерживаться одного идеала внешности.

Эти представления и установки навязывают с самого раннего возраста, и к тому времени, когда человек подрастает, они становятся непробиваемыми, как железобетон.

Во Франции стереотип поведения совсем иной. Французы не любят конформизм и испытывают большое уважение к тем, кто не стремится соответствовать принятым социальным нормам. Вот какую мысль высказала Николь:

«В Штатах существует определенный образец красоты, к которому все должны стремиться. И все это делают. Во Франции ровным счетом наоборот. Француженка считает себя красивой именно тогда, когда не соответствует общепринятому идеалу красоты. Если ты выглядишь по-особому, не как все, ты людям интересна и ты уникальна, а следовательно, привлекательна и сексуальна».

В Америке такие понятия, как «правильный образ» и «красота» женщины связаны с понятием популярности. Популярность среди французских девочек вообще никак не котируется. Этого понятия не существует точно так же, как и англосаксонских курсов и семинаров по улучшению семейной жизни, как и специального бюстгальтера для спортивных тренировок, которые приняты у нас. «Я потратила кучу времени на то, чтобы понять, насколько американцы стремятся быть популярными», – рассказывает Николь[95]. «Что это значит «Быть популярным?» – задавала я себе вопрос. Потом я поняла, что ты всем должна нравиться и все должны тебя воспринимать одинаково. Во Франции такого миропонимания вообще не существует, и ни у кого не возникает желания нравиться поголовно всем. У нас наоборот: если ты нравишься всем, значит, ты ни рыба, ни мясо. Ты не настоящая и, следовательно, не сексуальная».

Я общалась с продюсером французского варианта ТВ передачи «Холостяк» Алексисом де Гемини и попросила его описать различия одиноких француженок и американок. Алексис ответил так:

«У американок есть прирожденный талант – они могут играть на сцене и вести себя очень естественно. Вас этому ваша культура отлично учит.

С француженками все ровно наоборот. Им очень нравятся конфликты, и они плевать хотели на то, что о них думают. Никто не стремится к тому, чтобы нравиться. Все хотят показать свою оригинальность».

Бесспорно, в том, что человек хочет нравиться другим, нет ничего зазорного. Американцев считают одними из самых приветливых и дружелюбных людей на земле, в то время как французы не пользуются такой репутацией, потому что они к ней не стремятся. Однако есть понятие jolie-laide, которое с лихвой компенсирует отсутствие стремления быть приятным и любимым другими людьми.

«Странность – обязательный компонент красоты».

Бодлер

«Оставим миловидных и стандартных женщин мужчинам без воображения».

Пруст

Буквально французское выражение jolie-laide переводится, как «красивая некрасавица». Это выражение говорит о том, что женщина прекрасна и привлекательна нестандартной красотой. Очарование такой женщины объясняется тем, что ее красота отрицает принятые в обществе представления о внешности, и ее лицо озаряет свет внутренней жизни.

В Америке понятие jolie-laide подходит для Анджелики Хьюстон с ее асимметричным лицом. К числу jolie-laide американок можно также отнести Софию Копполу и Мэгги Джилленхол. Когда последней сообщили, что она недостаточно красива и сексуальна для роли в одном фильме, Джилленхол ответила: «Видимо, у вас слишком скучное представление о красоте и сексуальности».

Во Франции женщин в стиле jolie-laide очень много. Среди наиболее известных можно назвать Анук Эмэ, Жанну Моро, Симону Синьоре, а также Коко Шанель и Эдит Пиаф. Из наших современниц я бы назвала растрепанную красотку Элоди Буше, ее называют французской Bjork) и Беатрис Даль, ну и рот, ну и глаза!) и многих других, отнюдь не глянцево-красивых, но очень выразительных и притягивающих взгляд. Недавно я пересмотрела картину «Мари-Жо и ее мужчины» с актрисой Арианой Аскарид. Это история о женщине, которой чуть за сорок и которая разрывается между мужем и любовником. Она типичная jolie-laide: слишком близко посаженные глаза, нос, как у Буратино, простой рот и миниатюрное тело, слегка напоминающее бульдога. Тем не менее она полна сексуальной энергии и страсти, и в ней привлекательна даже ее невыразительность. Было бы сложно представить себе актрису с такой внешностью в американской высоко-бюджетной кинокартине.

Как ни странно, выражение jolie-laide освоили многие англосаксы. Возможно, это заслуга национального барда Франции Сержа Генсбура, который исполнил песню «Некрасивая очаровательная дурнушка». Правда, если вы спросите англосакса, что означают эти слова, он, скорее всего, ответит: «Это фраза из песни, кажется, Сержа Генсбура». Любопытно, что классической jolie-laide выросла дочка Сержа Шарлотта, которая тоже, кстати, стала певицей. Французская актриса Одри Тоту – она очередной кандидат в jolie-laide – сказала как-то в интервью журналу Allure:

«Я думаю, что когда человек становится взрослым, ему начинают нравиться качества, которые отличают и выделяют людей. Когда слишком много значения придаешь какому-то дефекту собственной внешности и стараешься его скрыть, он неизбежно вылезает. Чем сильнее скрываешь, тем больше это становится очевидным. Таков закон жизни. Но когда ты спокойно принимаешь свой изъян, он вдруг неожиданно превращается в достоинство».

* * *

Француженкам не только знакома бесконечная гамма оттенков чувства любви, но они умеют ценить и подчеркивать бесчисленное множество нестандартных вариантов красоты. Как и многие другие женщины планеты, француженки обожают женские журналы, однако не воспринимают все в них написанное как неоспоримую догму. Французская певица Камилль (тоже, кстати, классическая красивая и экстравагантная некрасавица jolie-laide) сказала, что если «взять за эталон красоты то, что предлагают глянцевые журналы, красота превращается в недостаток. Я считаю, что все мы одновременно красивы и безобразны». Судя по всему, многие француженки согласятся с таким высказыванием. Они понимают, что глянцевые женские журналы опасны, потому что насаждают генетическое однообразие.

Мне кажется, что все француженки – красивые и не очень – обладают завидным и уникальным французским даром подчеркивать свои положительные стороны и красоту в целом. Они умеют это делать, не копируя последний модный облик, и мужчины чувствуют это и ценят. Бывший журналист Newsweek Тед Стангер, ставший автором книг и долго живший во Франции, написал книгу «Чертовы французы!», где показал реакцию мужчин разных национальностей на французских женщин. Стангер пишет: «Красивые женщины во Франции не обладают монополией на сексапильность. Быть желанной может любая женщина. И в этом убеждаются большинство мужчин, впервые попавших в эту страну. Мой приятель из Чикаго Макс, адвокат, сразу после приезда во Францию заявил: «В этой стране даже некрасивые женщины очень привлекательны». Может быть, именно это объясняет отсутствие во Франции антимужской агрессии со стороны женщин, которая зачастую присутствует в Америке. В США для того, чтобы быть желанной, надо быть кукольной блондинкой. Понятно, почему все остальные женщины – брюнетки, рыжие, шатенки, чувствующие себя не очень красивыми, зачастую на мужчин обижены».

Ну, я не берусь рассуждать, действительно ли это так. Давайте лучше рассмотрим еще один ингредиент для нашего bouillabaisse[96], который зажжет все блюдо, как фламбе[97].

Все француженки – красивые и не очень – обладают завидным и уникальным французским даром подчеркивать свои положительные стороны и красоту в целом.

Они умеют это делать, не копируя последний модный облик, и мужчины чувствуют это и ценят.

* * *

«Включайте ваши нейроны. 69 % мужчин обожают умных женщин».

Французский Elle

Однажды моя подруга Мари сказала:

«Если ты хочешь, чтобы мужчина не ушел навсегда от тебя утром после страстной ночи, одного секса недостаточно».

Другими словами, мозги совсем не помешают.

Французы ценят не только любовные утехи и удовольствия, они кроме того предпочитают умных людей. Во Франции привлекательность человека заключается в сочетании внешнего вида и интеллекта. Ум, юмор, ирония, красноречие, надменность, а также умение спорить и способность иметь собственное мнение – вот качества, которые ценятся в женщинах так же высоко, как умение строить глазки. Любой, кто хочет уложить кого-нибудь в постель, должен быть готов включить свой ум и поразить собеседника/собеседницу своими недюжинными способностями. Вспомним Эрика Ромера, который посвятил целое литературное произведение эротизму приятной беседы. Для создания сексуального драйва необходимо серое вещество. Красота и ум переплетаются, как любовники под простынями.

Вот уже много веков во Франции мы наблюдаем примеры тому, что именно сочетание красоты и ума создает женщин, которые оставляют след в истории. Писатель Дэвид Боданис описывал мадам де Шателе как своего рода «Джину Дейвис – современную кинозвезду и члена клуба Mensa[98], попавшую в XVIII век». Мадам де Шателе была необыкновенно умна, но ее кузина описывала ее внешний вид так: «Она огромная, как коло́сс. Эта женщина – настоящее чудо силы и неуклюжести. У нее ужасно некрасивые ноги и страшные руки». Впрочем, для Вольтера изъяны внешности мадам не представляли никаких проблем. «Она вся страсть и острый ум», – так объяснял философ причины, по которым мадам удалось покорить его сердце.

В XVIII веке жила другая, тоже очень яркая особа – уже упоминавшаяся мадам де Сталь. Несмотря на то что сама она была аристократкой, де Сталь боролась за права женщин, религиозную толерантность, свободу мысли, эмансипацию и демократию в самый разгар наполеоновской монархии. Наполеон был в бешенстве от ее поведения. «Я ее сломаю, я ее уничтожу, – заявил император. – Вот ей мой совет – лучше помолчи». Мадам де Сталь, понятное дело, не замолчала.

Мы знаем, что мадам де Сталь не была записной красавицей. В те далекие времена женщина должна была быть разодета, как новогодняя елка, быть грациозной и обильно обсыпанной пудрой. Однако мадам де Сталь выглядела словно клоун. Она носила тюрбаны и яркие кичевые одеяния и нередко, развлекаясь, встречала гостей в тонких облегающих нижних юбках и рубашках (что было совершенно непростительно для светской дамы конца XVIII века)[99].

Грудь мадам была огромной, словно вулкан Везувий, и она любила декольте с вырезом глубоким, как Марианская впадина. Биограф Наполеона Бонапарта Кристофер Герольд писал о том, что, увидев однажды бюст мадам, низкорослый император ужаснулся и заявил, что де Сталь наверняка сама кормила грудью своих детей (в то время применительно к аристократке это звучало оскорблением, поскольку для детей знати всегда брали кормилицу).

Однако мадам де Сталь было совершенно все равно. Она не носила узких корсетов и отказывалась играть роль женщины-украшения. Она была остроумной, страстной и харизматичной, что притягивало к ней влиятельных мужчин, как мотыльков к огню.

Подруга и коллега де Сталь – Изабель де Шарьер писала, что «женщины должны с детства думать о том, как получить то, что им нужно», и избежать ситуации, когда они превращаются в «красивых золотых рыбок, плавающих по кругу в бассейне японского сада». Француженки придерживаются этого мнения уже не один век.

Весь мир считает француженок сексуальными, но одной из главных составляющих их успеха является острый ум.

Недавно в Лос-Анджелесе я проезжала мимо огромного щита, рекламирующего американский сериал «Страшная Бетти» со словами: «Ум – это новая сексуальность». Я не смотрела этот сериал и ничего не знала о «страшной Бетти». Я подумала: 1) получается, что точно так же, как джинсы в обтяжку или клеш, «ум» может быть популярен сегодня, но выйдет из моды завтра; 2) если мы только сейчас поняли связь ума и привлекательности, то у нас с мозгами что-то явно не так. Если мы вспомним об американском идеале сексуальной кукольной блондинки, то, видимо, вторая мысль очень близка к истине.

Образ сексуальной блондинки с большой грудью – общепринятый американский идеал красоты. И блондинка считается сексуальной именно потому, что ничего не думает и всегда готова запрыгнуть в кровать с первым попавшимся ковбоем. Внешний вид идеальной блондинки и ее поведение не должны оставлять подозрений о том, что у нее ума палата. Умная женщина являет собой полную противоположность сексуальной блондинки. В Америке к умной женщине относятся с опаской. Умная женщина – существо сложное и очень избирательное. У нее есть свое собственное мнение, и она во многом не вписывается в американский стереотип женской красоты.

А вот во Франции умные женщины всегда считались сексуальными.

Француженки обладают шармом, потому что выросли в мире, где человеку позволено быть самим собой и где существуют нюансы отношений, противоречия и оттенки чувств. Например, противоречие «очаровательная некрасавица» (jolie-laide). Француженки живут в культуре, которая отвергает «пакетированную» красоту конвейерного производства.

Во Франции каждая женщина не обязана притворяться и может чувствовать себя такой, какая она есть: красавицей, jolie-laide или дурнушкой. И никто не возражает. Французы считают, что любая женщина может быть сексуальной и желанной.

* * *

Почему один плюс один всегда равно двум

«Почему сумасшедшая романтическая любовь часто воспринимается как чисто французское явление?» – спрашивает журналистка Гийометт Фор в своей книге «Франция: сделано в США» (La France: Made in the USA). И дает такой ответ: «Потому что французское представление о любви как о страстных отношениях не совпадает с общеамериканским представлением о том, что любовь – это логичное продолжение дружбы». Фор сама могла в этом убедиться, когда у нее был роман с американцем. Еще в начале связи американец заявил, что очень рад тому, что у них сложились «дружеские отношения». Француженка была в шоке. «Я чувствовала себя, словно он разбил мне сердце. Но я его неправильно поняла. Я тогда не знала, что это комплимент. Потом я увидела, как по ТВ американские политики называют жен своими «лучшими друзьями».

Почему журналистку так шокировала эта информация? Потому что француженки совсем не обязательно предполагают, что их партнеры или мужья станут лучшими друзьями. Они не считают, что дружба несет сексуальный заряд, и не стремятся превратить своих партнеров в близких подружек, с которыми можно делиться деталями личной жизни. Француженка-психолог Даниэль Фломенбаум считает, что партнер или муж женщины не обязан стать ее лучшим другом, потому что тогда он превратится в женщину. Ведь если вы стремитесь стать лучшим другом своего партнера, вы подсознательно просите его относиться к себе, как к своей матери. Это совсем не дело. Она пишет: «Если вы хотите, чтобы он понимал вас без слов, значит, вы стремитесь построить с ним отношения, которые подобны его отношениям с собственной матерью». Это приведет к тому, что огонь страсти потухнет, и «тогда он превратится в несчастного и недовольного ребенка».

* * *

Если ваш партнер понимает вас, как свою мать, то последствия могут быть еще более плачевными. Фломенбаум пишет о том, что «женщины могут продолжать любить своих партнеров, но перестанут желать с ними спать. То есть они любят, но не хотят, чтобы он в них входил». Такое положение вещей напоминает анекдот о Дженни из четвертой главы, которая радовалась тому, что муж занимается хозяйством, и не возражала, когда у него не было сил заниматься с ней сексом. Муж Дженни был, видимо, прекрасным человеком и стал, судя по всему, ее лучшим другом. Муж или партнер не может быть одновременно любовником, домохозяйкой, лучшим другом, партнером, кормильцем, человеком, которому можно доверить все свои секреты, отцом и матерью. Это явный перебор социальных ролей, что, по словам Фломенбаум, «убивает страсть и заставляет мужчин прятаться, как улитка в свою раковину. Люди могут питать страсть друг к другу только в ситуации, когда являются отдельными индивидами».

* * *

Давайте рассмотрим союз мужчины и женщины на примере президента США и его жены. По словам Гийометт Фор, президент и его жена – идеальная пара, на которую «равняются» все американцы. Это не отдельные индивиды, а Единая и Непобедимая (как герои комиксов) Пара. Первая леди – идеал всех американских женщин. Она и сексуальный чирлидер, и мать-хранительница очага в одном лице. Президент и первая леди неразлучны, всегда шагают в ногу, всегда одеты в махровые домашние халаты одного цвета. Первой леди предназначается своя сфера деятельности: она занимается социальными, женскими вопросами и вопросами меньшинств. Бесспорно, она имеет некоторую независимость от своего мужа, но ее действия всегда дублируют политику мужа. Такое состояние вещей для американцев свято. Если президентская пара ведет себя по-другому, их это не устраивает. Не могу не вспомнить жену кандидата в президенты Джона Керри Терезу Хайнц. Американцы не были в состоянии ее понять. Она была странной, независимой, умной и очень чувственной. Один репортер сказал о ней так: «Она слишком похожа на женщину из Европы».

* * *

Согласно французской математике семейных отношений один плюс один будет два. В Америке все совсем не так: стремление к идеалу и культурный багаж населения влияют на результат простого сложения, в результате чего один плюс один становится равно одному. Можно снова вспомнить первую в истории страны женщину – претендента на пост президента Франции Сеголен Руаяль. Во время предвыборной кампании она не была замужем (хотя долго жила в гражданском браке) и имела четырех детей. Руаяль бросала вызов представлению англосаксов о том, каким должен быть государственный деятель и тем более президент ядерной державы. Француженки хорошо к ней относились и прекрасно понимали, как ей непросто, ведь она должна была заботиться о детях и не забывать правильно подобрать цвет губной помады. Однако чувственность и нестандартное семейное положение кандидата на пост президента Франции не вызвали восторга в других странах. Американцы были настолько чужды сочетанию женственности и политической власти, что журнал Salon Magazine писал о том, что Руаяль живет в «параллельной вселенной». Корреспондент британской газеты Guardian Эндрю Хасси писал: «Она очень сексуальна… она флиртует с людьми, у нее есть стиль. Так кто же она: Мария-Антуанетта или Марианн?

Скорее всего, и та и другая, как и большинство француженок.

Отвечая на вопросы прессы о своем сожителе и гражданском муже Франсуа Олланде[100], Руаяль неоднократно упоминала, что является «свободной женщиной». Казалось, что у пары были свои противоречия (они, совершенно очевидно, не были лучшими друзьями), и французские СМИ начали свое расследование их отношений, после чего пришли к выводу о том, что какими бы эти отношения ни были, это не имеет общественного значения. На вопрос о том, являются ли они парой, Олланд ответил: «Мы не можем ни подтвердить, ни опровергнуть этот факт. Каждый из нас имеет свое собственное право на жизнь».

* * *

Французы живут в культурной среде, кардинально отличной от американской. «Я не считаю себя первой леди, – заявила Сесилия, жена президента Саркози. Мне скучно в такой роли. Я не политически корректный человек». (С этим Саркози разобрался, когда с ней развелся.) Жена другого президента Франции Жискара д’Эстена – Анна Эймона д’Эстен на вопрос о том, что она хочет сделать в качестве первой леди, ответила: «Я мечтаю о том, когда перестану ею быть». Если бы жена американского президента позволила себе такой ответ, она могла бы перечеркнуть политическую карьеру мужа. Однажды Саркози заявил журналу Le Figaro: «Во Франции выбирают президента, а не его семью». Ну уж если президентская чета имеет право не соответствовать общепринятому идеалу англосаксов, то точно так же могут себя вести и все остальные пары во Франции.

Глава 5

Природа

О понимании человеческой и окружающей нас природы, почему француженки отвергают идею вечной трансформации личности, о том, что внутреннее ощущение чувственности и внешние проявления чувственности – далеко не одно и то же, о разнице между отрицанием своего возраста и поклонением перед ним, о том, что у нас общего с птицами и червяками, и почему вы не отправитесь гореть в ад, если позволите себе что-то большее…

«Ваши чувства являются органами, соединяющими вас с окружающим миром».

Жан Антельм Брийя-Саварен[101]

Вы сидите в дорогом парижском кафе. За соседним столиком француженка. Она – типичная парижанка, записная красавица, вслед которой мужчины свистят и восклицают «О-ля-ля!». Ноги – отсюда и до Ла-Манша, ноль жира в теле, полная самоуверенность. Стоит ей поманить пальцем, и мужчины бросятся убивать друг друга за право с нею быть.

Она поднимает руку, чтобы подозвать официанта. И… как, не может быть?!

Это у нее под мышкой волосы… или вы заказали слишком много коньяка?

Вам хочется еще раз взглянуть, но вы стесняетесь, поэтому надеваете солнечные очки, чтобы иметь возможность безнаказанно рассмотреть то, что вас интересует. И…, о, да. У нее под мышками заросли, отрицающие устои гигиены, общественного вкуса, морали и женской красоты. Француженка нарушает все правила сексапильности, она наполовину Мадонна – наполовину животное. Самое ужасное, что она этого не стесняется, а возможно, даже и гордится. Она может считать это naturel (естественным), но для англосакса это слишком naturel. Вы считаете, что такую француженку надо посадить на четырнадцать суток в каталажку и сделать ей принудительную эпиляцию. И вы задаете себе вопрос: почему француженки не бреют подмышки?

* * *

Понятное дело, что француженки не доводят себя до полной запущенности. Однако я неоднократно слышала, как шокированные американцы очень критично комментировали такое «дикарское» состояние заросших подмышек француженок. У американцев существует «пунктик» относительно французских подмышек точно так же, как и по поводу использования мыла, типа, «У вас что, мыла нет? Почему пользуетесь им гораздо реже, чем мы?» Помнится, как мой американский приятель впервые приехал во Францию, пришел в местный fromagere (сырная лавка). Продавщица отрезала кусок «благоухающего» бри и передала ему через прилавок голыми руками. Мой знакомый обалдел: «Как, без перчаток?!» (Он же, кстати, очень удивлялся тому, что мы дома храним сыр в клетке).

Не скрою, что и я сама, когда впервые узнала о таком кухонном «девайсе», была немного ошеломлена. Для всех незнакомых с этим прибором объясняю: клетка для сыра – это в буквальном смысле клетка с деревянным днищем и стальными прутьями для того, чтобы сыр спокойненько в ней дозревал. Сыр лучше всего доходит не при прохладной температуре в холодильнике, а при комнатной. На ночь клетку с сыром можно выставить на балкон или повесить на окно с внешней стороны. Я именно так и поступала долгие годы, пока случайно не опрокинула клетку и ее содержимое не размазалось по тротуару. Если ставить сыр, не накрывая, в холодильник, то он пропитается химикатами. Французы считают, что лучше дать сыру возможность жить своей жизнью на «вольном» воздухе. И им получившийся bouquet (букет) запахов кажется очень приятным. Во всяком случае, гораздо приятней, чем запах кухни, вымытой карболкой и каким-нибудь чистящим средством типа Dr. Proper. По мнению французов, кухни, как и люди, должны дышать и пахнуть. «За что бедный сыр в клетку посадили?» – непонимающе спросил мой американский приятель о fromage (сыре), томящемся в застенках, как узник совести.

В общем, мы немного отвлеклись и отошли от женской темы. Скажем так: французы спокойно принимают неизбежные сложности, вызванные быстротечным ходом времени. В этом смысле мое отступление о сыре (и возрасте) является абсолютно обоснованным. Анн-Мари вот уже двадцать лет преподает французский язык студентам в Лос-Анджелесе. Она сделала следующее наблюдение:

«Мои американские ученики очень оторваны от природного мира и крайне брезгливы. Они настолько привыкли к тому, что вся еда или ненатуральная, или изготовлена промышленным образом, что не в состоянии отличить ее от естественной. Например, когда они учат, как по-французски называется «ветчина», я говорю им слово jambon. (В буквальном переводе jambon включает слово «нога» – jambе). Ведь когда ешь ветчину, фактически ешь свиную ногу. «Ой, мрак! – говорят студенты. – Не надо таких натуралистичных подробностей». Тогда я спрашиваю их: «Может, вы думаете, что ветчина растет на деревьях, как апельсины? Никогда не задавали себе вопроса о том, откуда она берется?» В общем, американские дети совершенно оторваны от природы и оторваны от своих чувств, да и вообще от всего чувственного».

Француженки понимают важность единения с природой. Здесь речь идет не только о том, что они едят, но и о сексе, ощущении шарма и соблазна. Вспомните один из самых ярких примеров французской чувственности, актрису Брижит Бардо. В понимании французов сексуальность несет в себе что-то дикое. Мне очень нравится мысль Эдит Кунц из ее книги «Роковой»: «Несмотря на то что на французских балах можно часто встретить женщин с очень замысловатыми прическами, француженки умеют и любят ходить с распущенными волосами[102]. Они прекрасно понимают, что мужчины далеко не всегда осмелятся подойти к девушке с излишне вычурной и искусственной прической».

Кунц сделала интересное наблюдение – многие француженки сознательно предпочитают естественный образ соблазна искусственному. Ненатуральная продуманность образа не для них. Кунц даже использует два термина «соблазнительная естественная распущенность» и «притягательность необдуманности и случайности».

В растрепанных волосах, словно их владелица только что встала из постели с любовником, очень сильный сексуальный заряд.

Может быть, нам имеет смысл так сильно напрягаться, создавая притягательный образ?

Вероник Вьенн писала: «Что произойдет, если все секс-гуру перестанут советовать нам для поддержания страсти перестать жечь благовония, использовать массажные масла, уставлять кровать плюшевыми игрушками, а начали бы превозносить радость быстрого, неорганизованного и хаотичного секса?» Действительно, что бы тогда произошло? Хороший вопрос. «В семейной жизни стало бы меньше проблем, связанных с тем, что партнеры ставят перед собой непреодолимые задачи-препятствия из-за надуманных стандартов любви между мужчиной и женщиной».

Бесспорно, сожительство мужчины и женщины может привести к появлению мало реалистичных стандартов любовных отношений, не говоря уже о стрессах и заботах семейной жизни, которые способны на корню убить любой намек на удовольствие.

В газете New York Times была напечатана статья Морин Доуд под названием «Мужчины хотят к мамочке», в которой автор вспоминает картину «Испанский-английский» (Spanglish). В этой ленте американский повар в исполнении Адама Сандлера женат на «накачанной, успешной и неверной женщине-монстре». Его жена, услышав о повышении мужа, набрасывается на него, как львица, и начинает насиловать. После того как она не без некоторого напряжения, но целенаправленно достигает оргазма, муж флегматично спрашивает ее: «Ведь ты и без меня могла прекрасно справиться?», на что та с сомнением в голосе отвечает отрицательно. Потом Сандлер влюбляется в роскошную и чувственную латиноамериканку (полную противоположность своей женушке).

Доуд приводит эту сцену для того, чтобы показать появление новой тенденции – мужчины завязывают отношения с женщинами, которые так или иначе за ними ухаживают, работают секретаршами, нянями и т. д. «Оказался ли феминизм сплошным обманом? – спрашивает она. – Чем большего женщины добиваются в жизни, тем менее они становятся желанными?» Может быть, мужчины все-таки не хотят к мамочке. Может, они просто хотят немного отдохнуть от достижений и постоянных тренингов. Может быть, мужчинам и женщинам необходимо сделать паузу и немного отдохнуть.

Но наша культура не терпит пауз, отдыха и тем более перекура. Мы заняты тем, что постоянно изменяем и улучшаем самих себя. Это становится особенно очевидным на примере американских женщин «определенного возраста».

(Скажем, что это возраст «сорок плюс», потому что сорок – это «новые тридцать», хотя, конечно, от 40 и до 50 рукой подать). В то время как француженки этого возраста наслаждаются чувственными переживаниями, растрепанными волосами и другими прелестями женского существования, американки «уперлись» и ведут жестокий бой сами с собой за то, чтобы быть в форме. (Все оставшееся свободное время они посвящают тому, что корят себя за то, что слишком ленивы и мало тратят на это энергии.) Посмотрите на журналы для женщин в возрасте от сорока: радость от зрелости, которая способна конкурировать с молодостью в твердости тела, подтянутости живота и силе мускулов плюс протестантская рабочая этика, от которой честный квакер будет горько рыдать всю ночь напролет. Бесстрашная в сорок лет! Великолепно выглядит в свои пятьдесят! В шестьдесят снова ягодка опять! И как, скажите, всего этого добиться? Просто: одежда! косметика! самоуверенность (хорошо еще, что при этом подбородок всего пока один и попа тверда как сталь)! Женщинам этого возраста неожиданно раскрываются секреты, позволяющие «остановить и повернуть вспять время», и техники, способные «заставить ум думать моложе».

Чтобы «выглядеть вне времени» и получить тело, «отрицающее законы притяжения», разработаны графики дня с почасовыми тренировками. Вот секрет молодости от одного ведущего женского журнала, названия которого оглашать не буду: день начинается в 6.00 утра. Начиная с этого времени надо каждый час «тренироваться с гантелями», «есть для того, чтобы получить заряд энергии», «делать гимнастику для вагины», «проверять состояние лица», «тренировать память», «решать математические задачи», «потеть», «одеваться к ужину». После ужина в 8.00 вечера можно «заняться сексом», но только после принятия «таблетки с дневной нормой кальция», а затем вас ждут «упражнения для тренировки интеллекта» и «процедуры омоложения кожи лица». (Вы еще не устали?) Часы пролетают, за ними десятилетия. Вот «директория полета» пятидесятилетних модниц: «бабушкины юбки в двадцать лет, корсет и женственные формы в тридцать, занимаемся ногами в сорок, новый подход к морщинам в пятьдесят, получаем больше удовольствия от секса в шестьдесят, джинсы в обтяжку в семьдесят, широкие пиратские рукава в восемьдесят, жемчуга и Levi’s в девяносто». Нормально?

Но самое главное и самое приятное, что после всех этих сложностей (если, конечно, вы не забываете: Встали! Распрямились! Накачались!) вы наконец-то можете быть такой, какая вы есть. Наконец женщина понимает, кто она, потому что до этого она не была сама собой, а… старалась быть кем-то другим. К концу всей этой мороки вы достигните «состояния безвременья». Неважно, что в таком возрасте в гроб кладут, но наконец-то вы поняли, кто вы и зачем, да и выглядите совершенно бесподобно.

Скажите, что вас не устраивает в данной картине мира?

Учитывая растущий возраст читательской аудитории, Vogue выводит на страницы журнала своих бывших моделей двадцатилетней давности, которым так не терпится рассказать нам, почему они так хорошо сохранились и великолепно себя чувствуют. На самом деле далеко не все женщины этого возраста настроены столь оптимистично. У них складывается ощущение, что все помешались на сексе, но они сами почему-то совершенно не чувствуют себя сексуальными. Им предлагают безрадостное и отнимающее много сил желание быть сексуальной. Так что же происходит? Мы отрицаем возраст или преклоняемся перед ним? Искусство быть зрелым в Америке никогда еще не было таким сложным и никогда не казалось таким… наивным и детским.

В это время дела француженок определенного возраста идут вполне нормально – merci beaucoup. По данным одного франко-американского исследования, француженки за 50 ведут гораздо более активную сексуальную жизнь, нежели их сверстницы-американки.

* * *

Француженки знают, что регулярные пробежки по беговой дорожке самоулучшения – дело не шуточное. В целом они с большой подозрительностью относятся к американской идее постоянного самоулучшения и достижению заветной цели в виде создания совершенно нового «я». Француженки чувствуют в этом каверзный подвох, безрадостную утилитарность и пуританское стремление к самоограничению. И поэтому каждое утро не бегут в тренировочный зал, не пьют энергетических напитков и не занимаются йогой перед ужином. Они, наоборот, стараются подольше поспать, не делают математических упражнений для укрепления памяти и вообще, они не против вместо всего этого заняться «хаотичным и неорганизованным» сексом.

Приближающиеся к менопаузе (этому водоразделу жизни) француженки чувствуют себя гораздо спокойнее, чем американки. В Америке этот водораздел вызывал и вызывает много споров и терзаний по поводу старения. В книге «Секс и видавшая виды женщина» (Sex and the Seasoned Woman) Гейл Шихи утверждает (как и многие другие авторы) о том, что «преклонные золотые годы» – это радостная погоня за удовольствиями (при обильном наличии секс-игрушек, партнера, регулярного посещения спа-салонов, приобретении сессий секс-терапии у психотерапевта и т. д.). Есть часть авторов, которые не уверены в том, что «золотые годы» настолько золотые, какими их нам хотят показать. «Да что ж такого привлекательного в пятидесятилетнем возрасте?» – задается вопросом Дафни Меркин в эссе по поводу книги Шихи. Название эссе: «Неподъемный секс и беби-бумеры». Эрика Джонг считает, что «терзания по поводу секса в зрелом возрасте не свойственны итальянцам, французам и вообще европейцам. В Италии есть масса сексуальных актрис достаточно преклонного возраста. В нашей пуританской стране такое людей шокирует. Это типично американская черта». Другой рецензент книги Шихи Тони Бентли пишет о том, что та забывает о главной проблеме, «которой стоит уделить гораздо больше внимания, чем длине вибраторов», а именно вопросу старения. В пакете со старением идет «сложно определимый компонент – человеческое достоинство. Вот что с ним делать и как с ним быть?»

Должна вам доложить, что у француженок определенного возраста нет никаких проблем с чувством собственного достоинства, человеческим организмом и матерью-природой. Бесспорно, они стремятся выглядеть как можно привлекательней в любом возрасте – тщеславие свойственно людям всех национальностей и возрастов.

Однако во Франции довольно широко распространено мнение о том, что по-настоящему красивой может быть только женщина, имеющая опыт, а опыт приходит с возрастом.

Во Франции себя невозможно «изменить» или «поправить». В этой стране себя растят и культивируют.

Не существует «единственно правильного» способа что-то сделать. Каждый делает то, что может, и сам пишет свою историю, исходя из быстротечности времени и желания получить как можно больше удовольствия.

Большинство француженок не очень переживают по поводу того, что молодость прошла, потому что они слишком заняты собственной взрослой жизнью. Франция – страна культуры взрослых, а не молодежи, поэтому сорокалетние и пятидесятилетние чувствуют себя вправе веселиться так, как им нравится. Французы и француженки зрелого возраста активно участвуют в «эротических буднях», гоняются за наслаждениями и удовольствиями. Им некогда горевать по поводу того, что им уже не двадцать. Эдит Уортон писала: «Француженки практически по всем параметрам кардинально отличаются от американок. Француженки являются по-настоящему взрослыми. Можно утверждать, что по сравнению с ними американки все еще ходят в старшую группу детского сада».

Старшая группа детского сада?! Как обидно. Но заметьте: Уортон пишет, что француженки «взрослые».

Давайте обратимся к работам Изабеллы де Куртриврон. Она является профессором в Массачусетском технологическом институте и автором нескольких книг. Профессор рассматривает вопрос возраста через призму своего личного опыта – она француженка, переехавшая в США. Де Куртриврон написала эссе «Мемуары женщины в середине жизни и дилемма двух культур» (Midlife Memoirs and the Bicultural Dilemma). Де Куртриврон считает, что идеалом и путеводной звездой женщины средних лет является искусная соблазнительница Коле́тт[103]. Так, в своей книге «Рождение дня» Колетт пишет: «Каждая женщина вступает в возраст, в котором единственное, что ей остается, это обогащать себя новым опытом». Такой жизненный подход де Куртриврон называет «дилеммой Колетт»:

Этот умственный настрой заключается в «точном понимании того, что она неизбежно познает состояние социальной несправедливости, и того, что она должна выжать удовольствие до последней капли. Женщине стоит прекрасно осознавать приближающееся и неминуемое положение вещей и очень внимательно следить за тем, чтобы не пропустить ни одного удовольствия. Ей следует достаточно любить и понимать мужчин, чтобы не жаловаться на их ограниченную реальность, она не должна строить иллюзии о том, что все бесконечно, чтобы, когда ее час придет, она могла принять его с достоинством, а не горько сетовать или громко жаловаться».

По-моему, отличное предложение по поводу того, как нам быть с чувством собственного достоинства.

Колетт с растрепанной прической, своей обильной креативностью и большим количеством любовных связей – само олицетворение соблазнительной растрепанности и восточной неги. Колетт хорошо чувствовала «мимолетность времени» и то, что «удовольствие нужно получить прямо сейчас». Эти понятия никак не связаны с достижением «безвременной красоты», чудесами косметической хирургии, зубодробительным оздоровительным режимом и безвкусным бурлеском представлений о том, что «в семьдесят надо носить обтягивающие джинсы», а «в восемьдесят пиратские рукава». Никто не говорит о том, что надо удалиться в тундру и дать себе обет не встречаться с мужчинами, что надо полностью подавить свое желание. Мудрые француженки понимают, что в семьдесят лет, вероятно, не стоит пытаться получить тридцатисекундный оргазм и заниматься сексом, как кролик, потому что в этом возрасте силы уже не те.

Француженки не обманывают себя бесполезными слоганами: «Быть шикарной в сорок!» или «В пятьдесят – ягодка опять!». Они продолжают жить, наслаждаться, продолжают быть тщеславными и борются с возникающими сложностями. При этом они ясно осознают свой возраст и его ограничения. Во Франции никто не стремится «изменить» природу или человека по одной очень простой причине: во Франции себя невозможно «изменить» или «поправить». В этой стране себя растят и культивируют. Не существует «единственно правильного» способа что-то сделать. Каждый делает то, что может, и сам пишет свою историю, исходя из быстротечности времени и желания получить как можно больше удовольствия.

Именно в этом, по мнению де Куртриврон, заключена разница между «зрелой любовницей» во Франции и «воинственно настроенными женщинами среднего возраста» в США. Причина недовольства американок объясняется слишком жесткими требованиями и рамками нашей культуры. Кому охота в 60 лет взобраться на новый тренажер, когда ты всю жизнь был рабом тренажера? Да и вообще, кому нужны мужчины? Может быть, лучше обо всем забыть и расслабиться?

Соавтор книг «Шестьдесят миллионов французов не могут ошибаться» и «История французов» Жюли Барлов описывала, как однажды с подругами пошла в поход. К их группе присоединилась американка, которой было за пятьдесят. «Она была плотного сложения, и было видно, что она выносливая и много тренируется, – рассказывает Барлов. – Мы повстречали группу туристов-мужчин, которые начали разводить с нами шашни. Пожилая американка рассмеялась и заметила: «Слава богу, что мне все это уже неинтересно». Вот вам типичный пример американского отношения. Француженка вряд ли позволила бы себе такое высказывание. Француженка не готова с такой легкостью признать, что она потеряла свою женскую привлекательность».

* * *

Барлов сделала очень мудрое замечание. Француженка продолжает развиваться как женщина без утомительных тренировок и других экстремальных мер, причина которых только в нашей неуверенности по поводу собственного возраста. Француженкам свойственен жизненный реализм, и они понимают, что возраста не избежать. Это естественное развитие событий, которые никто из нас не в силах изменить. Симона де Бовуар много и подробно об этом писала. Посвященная старению глава ее книги «Второй пол» является примером испепеляюще правдивого реализма: «Старость – это пародия на жизнь. Смерть превращает жизнь в судьбу и по-своему сохраняет ее, уводя ее в сторону. Смерть убивает время».

Де Бовуар описывает в деталях процесс старения с эмоциональной, социальной и биологической точек зрения. Кажется, то, о чем она пишет, является частью коллективного знания всех француженок. По мере старения женщины «не только начинают видеть мир своими собственными глазами», – пишет она. Пожилая женщина, которая долго прожила с мужчинами, начинает понимать их так, «как их не понимает ни один мужчина, потому что она видит в них не социальное лицо, а конкретного человека, зависящего от воли случая, потому что, когда мужчина остается один, он именно от этого и зависит. Она знает и женщин и показывает, кто она есть на самом деле, только другим женщинам. Такая женщина была за кулисами, она знает все».

Поэтому вы никогда не увидите радостную француженку в майке с надписью: «Жизнь начинается в семьдесят». Потому что это не так.

«Неотразима та женщина, которая достигла равнины в своем поиске физического совершенства и которая стала настолько уверена в своем образе, что перестала о нем постоянно думать. Мужчинам кажется, что она теперь открыта для решения более сложных задач и новых устремлений. Она больше не переживает по поводу своего внешнего вида и становится доступной, ранимой и желанной, другими словами, она становится по-настоящему сексуальной».

Вероник Вьенн

В литературе уже написано достаточно банальностей о сексуальных француженках старшего возраста. Сами они не боятся возраста, не стенают по поводу выпавшей на их долю несправедливости, не драматизируют ни положительные, ни отрицательные стороны своего положения так, как это делают их американские сестры. Они даже не проявляют сдержанного гнева и неудовольствия, о чем писала Меркин в статье в New York Times по поводу компании других старых женщин, «потому что чувствуют тень неизбежного конца детородного возраста, как негативный феромон».

Интересно, почему француженки громко не протестуют? Французские мужчины, как и мужчины во всем мире, любят молодых женщин. Однако можем ли мы утверждать, что французские мужчины любят женщин старшего возраста больше, чем американцы? Я задала этот вопрос Ален Гиами, и вот что она ответила:

«В этой проблеме есть два аспекта. В целом можно утверждать, что французских мужчин привлекают женщины старшего и одинакового с ними возраста больше, чем американских мужчин. Но возникает другой вопрос: Может быть, американки по собственной инициативе уходят с сексуального рынка, так сказать, снимают свои кандидатуры, потому что их больше не интересует секс? Американки могут все еще выглядеть сексуальными благодаря пластическим операциям, но в душе они уже не чувствуют себя достаточно привлекательными для поддержания отношений. Быть может, американки просто не хотят больше заниматься сексом».

Вот это неожиданно.

Гиами высказывает предположение о том, что внучки Колетт, возможно, лучше понимают секс и любовные отношения, чем американки, потому что они по всей вероятности знают о долгосрочных отношениях с мужчинами больше, чем мы.

«Способность заниматься сексом после пятидесяти лет в значительной степени зависит от умения поддерживать отношения. А для того, чтобы поддерживать отношения, недостаточно выглядеть сексуально»,

– говорит она. Следовательно, выглядеть сексуально и чувствовать себя сексуально – совершенно разные вещи. Если человек не умеет поддерживать отношения, то он не захочет, и ему будет сложно заниматься сексом.

* * *

Может быть, француженки больше нас понимают в сексе и в вопросе поддержания отношений, потому что они лучше разбираются в классическом психоанализе Фрейда? Это очень непростой вопрос. В Америке теории Фрейда во многом развенчали и заменили разношерстным набором техник и терапий. Во Франции же Фрейд является частью «святой троицы». Вначале был Фрейд, потом Лакан[104], и после него Мишель Фуко[105].

Моя приятельница Анна заявила о том, что все те, кто говорят, что понимают теории Лакана и Фуко, безбожно врут. Ну, это ее собственное мнение. Фрейд создал теорию либидо и выдвинул идею о том, что вытеснение из сознания мыслей о сексе приводит к тому, что секс превращается в навязчивую идею. Фрейд писал: «Если вы начнете анализировать любое чувство человека, каким бы не связанным с идеей секса оно ни выглядело, вы обязательно найдете самое базовое животное стремление – инстинкт размножения». Во Франции все соглашаются с такой постановкой вопроса.

Я позволю себе некоторое упрощение. Раньше в Америке Фрейда очень уважали. Мы считали, что все проблемы личностного характера можно решить при помощи программ, затрагивающих, в том числе, вопросы сексуального характера, которые могли бы в состоянии определить, с чем связаны эти проблемы в нашем подсознании и кто в них виноват: наши отцы или матери. Фрейд создал «рабочую» систему, которая в состоянии помочь человеку разобраться со своими сексуальными проблемами. Другое дело, что на психоанализ могли уйти годы. Однако в Америке профессионалы постепенно отошли от идей Фрейда о том, что нами движут главным образом животные инстинкты. Почему? Потому что никто не хотел утверждать, что человек является частью животного мира, а не божественным творением. Не будем слишком долго задерживаться на этом непростом вопросе, имеющем социальные, религиозные и исторические стороны, поскольку его выяснение не входит в задачи этой книги. Скажу лишь следующее. Хотя в наше время невозможно отрицать то, что доказано наукой, американцы упорно продолжают считать, что мир животных (точно так же, как и секс) представляет собой моральную мусорную яму (со всеми вопросами по этому поводу, пожалуйста, обращайтесь к Богу[106]). Не вдаваясь в объяснения, скажем, что французы не придерживаются этого распространенного среди американцев мнения.

Мой приятель Кристоф, который работает журналистом по обе стороны Атлантики, говорит так: «Мы во Франции считаем, что человек является частью животного мира. ДНК человека очень похоже на ДНК собак, птиц и червей. Животные много чего не понимают по поводу строения этого мира, но нельзя сказать, что и человек знает про этот мир все. Например, мы не видим ультрафиолетовое излучение. Мы не слышим ультразвуки и инфразвуки. Французы признают величие природы и то, что в человеке есть многое от животного. Французы полагаются на свои инстинкты. Неважно, толстый человек или худой, бедный или богатый, главное – как ты его чувствуешь своим нутром. Тогда ты любишь с большей страстью и даешь волю своим чувствам. Некоторые базовые вещи не стоит контролировать. Человек не в состоянии контролировать смерть, не говоря уже о чувствах и страстях.

Живи и дай другим возможность жить. Эта установка французов выражена фразой ça m’a pris[107]».

Выражение ça m’a pris значит: «Это мое, и я не могу устоять». Это очень хорошо описано в книге Элизабет Вайссман «Возраст под названием страсть» (Un âge nommé dé sir). В книге приводится цитата немолодой француженки, которая говорит: «Я хочу переживать происходящее с максимальной страстью. У меня сейчас другое отношение ко времени: я очень остро ощущаю то, что моя жизнь может закончиться в любой момент. Все воспринимается острее и яснее. Я все еще счастлива, но как долго это может продолжаться? И поэтому я со страстью набрасываюсь на жизнь, я ее буквально пожираю».

Пожирать жизнь. Вот вам и максимально емкое выражение «дилеммы Колетт». Мне это напоминает поздравление с днем рождения на открытке:

«Имеют значение не годы твоей жизни, а сколько в этих годах было жизни».

Обидно, что для того, чтобы это понять, многим людям приходится не только вырасти, но и постареть.

Шестое чувство

«Появление рецепта нового блюда в большей степени делает человечество счастливым, чем открытие учеными новой звезды».

Жан Антельм Брийя-Саварен

«Еда в компании с другим человеком является интимным актом, к которому не стоит относиться с излишним легкомыслием».

Бобби Фи́шер[108]

Бесспорно, ассоциировать еду и секс, а также французов, с этими двумя процессами является самым избитым клише. Не надо быть Фрейдом, чтобы понять, что для людей еда может компенсировать и заменять многие другие наслаждения. Человек может быть одинок как перст и совершенно несчастен, но стоит только купить эклер, облитый темным шоколадом, кусочек торта или, так и быть – гулять так гулять, – пакетик чипсов, как жизнь моментально налаживается. Еда и процесс утоления голода сублимируют эротические и чувственные эмоции, которые отсутствуют в жизни индивида.

Проблема ожирения американцев может быть связана с тем, что чувственность исчезает из нашей жизни.

Искусство приготовления пищи с ТВ-передачами и даже каналами на эту тему, звездными и не очень поварами, и эпикурейцами, куда только ни плюнь, превратилось в кухонный спорт, точно так же как секс был и остается спортом для спальни.

Любопытно, что помешательство на еде англосаксов практически не коснулось французов. Действительно, Франция является родиной высокой кухни, в ней проживают много известных поваров, и традиции вкусных блюд уходят корнями в историю. Тем не менее французы гораздо спокойнее относятся к еде, чем мы. Это может объясняться древними традициями, малой популярностью таких новых ТВ-каналов о еде, как Food Network или не столь большим масштабом массового производства продуктов питания, как в США. Во Франции любой человек, даже какой-нибудь замухрышка-механик, который чинит глушитель на вашем старом Renault, умеет обращаться с продуктами и готовить. Кажется, что французы с детства знают, как вынуть вены из гусиной печенки, ощипать курицу и приготовить какое-нибудь простое, но «ужасно вкусное» блюдо. Практически все жители Франции готовы признать, что желание готовить и вкушать пищу замешено на важнейшем человеческом инстинкте, обоснованном нашей физиологией. Именно поэтому Жан Антельм Брийя-Саварен назвал аппетит и желание есть шестым человеческим чувством.

Жан Антельм Брийя-Саварен жил в XVII веке во Франции. Он был политиком, адвокатом, музыкантом, но известность он получил в роли гастронома и автора книги «Физиология вкуса» – смачной и насыщенной, как лучший чизкейк.

Брийя-Саварен писал, что «еда и шестое чувство собирают за одним столом представителей обоих полов и этим помогают им размножаться». И это вечное шестое чувство «питает романтическую любовь, от него произошли мода и даже женское кокетство». Брийя-Саварен подчеркивает, что «родина кокетства – Франция, не зря во всех языках для обозначения этого понятия используют французское слово, и в Париж приезжают избранные со всего света для того, чтобы приобщаться к духовному капиталу этого города».

Без шестого чувства, то есть физической необходимости и желания удовлетворить наши животные аппетиты – есть и любить – человечество не могло распространяться о том, как лучше зажарить бифштекс и что делать с эндивием, который вот уже три месяца стоит в холодильнике. Брийя-Саварен пишет: «Все умное и тонкое – желание, надежда и благодарность, все это происходит благодаря соединению мужчины и женщины… Даже плоды сухих абстрактных наук являются попыткой удовлетворить наши чувства».

В общем, как вы поняли, все сводится к физическому желанию и в конечном счете к сексу[109].

Читая его книгу, иногда даже забываешь, что Брийя-Саварен писал о еде: о крыльях куропатки, гребне индюшки, фаршированном фазане («съесть которого следует не позднее недели после того, как его убили»), бекасах, телятине, щуке, устрицах и трюфелях, которые, как мы знаем, являются афродизиаками. Он пишет о телячьем филе с жирным беконом, о бастионах fois gras[110], диких рябчиках и даже о мухоловке-пеструшке, есть которую следует следующим образом: «Выберите толстую птицу, слегка ее посолите, выньте желудок, смело засовывайте себе в рот, откусите поближе к вашим пальцам и жуйте. Ваш рот наполнится божественным соком, и вы ощутите вкус, который изведали далеко не все смертные».

Брийя-Саварен часто отвлекается от темы, рассказывая читателю анекдоты о травоядных животных и любящих поесть парижанах, но многое из того, что он говорит, словно написано вчера. Его повествование чем-то напоминает книгу Мюрьель Гильяно «Француженки не толстеют». Брийя-Саварен напоминает всем женщинам о том, что гурманство не является одним из высших наслаждений, но хорошая пища способна «придать блеск глазам, свежесть коже и крепости всем мышцам». Хорошее питание может помочь с проблемной «обвислой кожей, которая приводит к появлению самого страшного врага – морщин». Несчастных, утомленных тренажерами страдалиц от абстиненции[111] «отличает болезненная бледность, их тела истощены, а лица испещрены глубокими морщинами, появившимися из-за отсутствия чувственности». Женщины, которые дают волю своей чувственности, «знают, как правильно есть, и выглядят моложе на десять лет».

Передайте пирог из куропаток, s’il vous plaît [112].

Гильяно пишет о том, что «француженки умеют соблазнять уже тем, как заказывают еду, тем, как они выхватывают вкусный кусочек с тарелки партнера или кормят своего любовника самым лакомым кусочком со своей. Чувственность, проявленная во время еды, у французов в крови». Брийя-Саварен после этих слов наверняка одобрительно закивал бы.

Не только процесс еды, но и вся природа кажется француженкам чувственной. Француженки воспринимают самих себя частью природы, разумными существами, которые точно так же, как дикий кабан или голубь, «рождаются, двигаются, едят, спят, размножаются и умирают». Любопытно, что в своей книге Брийя-Сава-рен много размышляет на тему смерти, которую определяет как «полное прекращение работы органов чувств».

Большинство французов прекрасно осведомлены, откуда берутся все яства их стола (они настоящие садоводы-маньяки, я еще не встретила француза из сельской местности, у которого не было бы своего любовно возделываемого огорода или сада). Они готовы объяснить вам, почему зимой нет хороших помидоров и почему их зимой вообще не стоит покупать. В хорошем знании природы есть что-то сексуальное. Это знание связывает человека с интуитивной стороной жизни, как тела любовников соединяются в постели. Француженки больше, чем мы, связаны со своим шестым чувством и лучше понимают человеческую натуру.

Тот, кто освоил тонкости кулинарии, интуитивен и восприимчив и умеет с легкостью дарить удовольствие.

Такой человек умеет импровизировать.

Когда его любовь войдет в его дом, он знает, как ее накормить.

Чувственность еды и форма ее приготовления является одной из высших форм соблазна. Это очередная банальность, но француженки прекрасно понимают, что самый простой путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Понимание алхимии главных ингредиентов и умение приготовить нечто из ничего помогает развивать чувственность сильнее, чем многие могут предполагать. Освоивший тонкости кулинарии интуитивен и восприимчив и умеет с легкостью дарить удовольствие. Такой человек умеет импровизировать. Когда его любовь войдет в его дом, он знает, как ее накормить. Француженки могут не только приготовить романтический ужин из шести блюд, который будет намекать на предстоящие удовольствия, но и простой омлет с травами с бутылкой холодного белого вина. Умение хорошо готовить способно улучшить сексуальные отношения не хуже, чем пятизвездочные рестораны и семейный психотерапевт вместе взятые[113].

Здесь я хочу вспомнить одну из моих подруг, имя которой не назову и семейная жизнь которой во многом зависела от двух факторов: ее способности переносить скандалы мужа и умения готовить. Даже в самой тяжелой ситуации с мужем у нее получалась великолепная корочка на пироге, сделанном из масла и нескольких печений. «Это совсем не сложно», – говорила она. Здесь мы снова возвращаемся к мысли о том, что мало в умелых руках значит много, что в мелочах и самых обыденных вещах скрыто немало чувственности, и о том, что эротика и кулинария неразрывно связаны. «Я с одинаковым интересом готова рассуждать о вкусе кусочка шоколада и вспоминать о своих ощущениях во время прекрасного оргазма», – заявила однажды писательница Мари Даррьесек[114] газете Guardian. (Возможно, вам будет небезынтересно узнать, что твердый рельефный пресс, который американцы называют «упаковкой из шести банок пива», французы величают «квадратиками шоколада».)

Я вспоминаю один случай, который произошел со мной много лет назад, когда летом я застряла в пробке по дороге из Парижа на юг. Автомобили стояли бампер к бамперу, а над ними витало облако дизельного дыма. Я начала крутить ручку радиоприемника и натолкнулась на разговор двух гурманов, которые обсуждали феноменологию стручковой фасоли.

Это не был разговор tête-à-tête двух специалистов, эпикурейцев и снобов, где в изобилии встречаются слегка фетишистские выражения. (Такое обсуждение еды, которое иногда позволяют себе профи кулинарии, лично у меня вызывает непреодолимое желание немедленно в знак протеста купить Big Mac.) О, нет. Это был совсем другой разговор – между мужчиной и женщиной, которые очень подробно обсуждали сексуальность стручковой фасоли. Они говорили о том, как фасоль растет (как ее греет солнце, о мокрой и плодородной земле, в которую уходят корни растения, и так далее), о том, как ее готовят (оборвать кончики с обеих сторон стручка, не забыть вырвать жилку, которая идет по шву стручка). Они говорили несколько часов. Я, конечно, уже позабыла все детали. Удивительно здесь то, что простецкая, непритязательная и несексуальная стручковая фасоль вызвала столько эмоций и разговоров. В одной маленькой фасоли, оказывается, таится целая вселенная. Французов можно полюбить уже хотя бы за это. Хотя они порой чрезмерно вдаются в политику и философию, они с такой же страстью способны увлечься стручковой фасолью.

Я, как зачарованная, слушала их рассказ и за это время проехала полпути до побережья Средиземного моря. Я поняла, что уже никогда не смогу смотреть на стручковую фасоль прежними глазами. Неожиданно мне очень захотелось есть, поскорее приехать и сварить немного стручковой фасоли. У меня вдруг появился аппетит, я захотела кормить других и есть сама.

Глава 6

Art de vivre[115]

О разнице между зарабатыванием на жизнь и тем, что вы живете полной жизнью, об отрицании буржуазной морали, о том, как не смешивать настоящую жизнь и рачительное ведение домашнего хозяйства, об отдельных радостях бонвиванов, которые любят жить в свое удовольствие, и почему вы не будете гореть в аду за то, что позволите себе чуть больше…

«Я не испытываю никаких угрызений совести. Я делаю то, что хочу».

Жанна Моро

Вот вам еще один анекдот, который вы, скорее всего, не услышите во Франции:

На прекрасных необитаемых островах где-то далеко в море оказалось несколько людей:

Два итальянца и одна итальянка.

Два француза и одна француженка.

Два немца и одна немка.

Два грека и одна гречанка.

Два англичанина и одна англичанка.

Два японца и одна японка.

Два китайца и одна китаянка.

Два ирландца и одна ирландка.

Два американца и одна американка.

Через месяц на этих прекрасных необитаемых островах где-то далеко в море произошло следующее:

Один итальянец убил другого за право обладания итальянкой.

Два француза и француженка счастливо живут в ménage-ά-trois.

Двое немцев поочередно живут с немкой по четкому графику.

Двое греков спят друг с другом, а гречанка им готовит и убирается.

Двое англичан ждут, пока появится кто-нибудь, кто бы мог представить их англичанке.

Двое японцев отправили в Токио е-мейл и ждут дальнейших инструкций руководства.

Двое китайцев открыли аптеку, магазин по продаже спиртных напитков, ресторан и прачечную. Китаянка рожает детей, чтобы во всех этих заведениях было кому работать.

Ирландцы разделили остров на северную и южную части и в каждой построили завод по производству крепкого алкоголя. Они не уверены в том, занимаются они сексом или нет, потому что после пары литров кокосового виски все покрывается туманом. Главное, они рады тому, что англичане не испытывают никакой радости.

Двое американцев серьезно задумались о самоубийстве, потому что американка не в состоянии держать свой рот закрытым и постоянно жалуется на все что угодно, распинается о природе феминизма, волнуется по поводу влияния ультрафиолетовых лучей на свою кожу, заявляет мужчинам, что она может сделать все то, что делают они, говорит о необходимости самоулучшения, равном разделении обязанностей, о том, как на фоне песка и пальм она выглядит толстой, о том, как ее прошлый парень уважал ее мнение гораздо больше, чем двое нынешних соседей по острову, винит во всех своих бедах отношения с матерью, требует принести мобильный телефон, чтобы позвонить 911 и попросить о помощи, о том, что ей надоело на этом чертовом острове и хочется сделать маникюр, педикюр и заняться шопингом.

* * *

Я согласна, что все это – набор неполиткорректных клише[116]. Тем не менее почему француженку всегда изображают в качестве сибаритки[117], а американка выглядит как секс-бомба? Почему француженка всегда готова (не в буквальном смысле «всегда», а в метафорическом) к «развязному неорганизованному сексу», а американка вместо этого переживает по поводу сломанного ногтя? Почему, наконец, все влюбленные мечтают побывать в Париже?

* * *

Не торопитесь с ответом. Мы знаем. Мы едем в Париж, чтобы забыть весь багаж нашей культуры: перестать волноваться по поводу природы феминизма, количества жира в теле, влиянии ультрафиолетовых лучей на кожу, справедливом распределении работы по дому, бывших парней, родителей и так далее. Мы едем в Париж за сильными переживаниями, за тем, чтобы насытить наши органы чувств. Когда Кармелита из «Клана Сопрано» впервые приехала в Париж, она была поражена: «Боже! Кто все это сделал?» Потом она задумалась и сказала: «Начинаешь саму себя по-другому воспринимать».

Вот именно поэтому каждый год Париж посещают миллионы американцев. Как приятно забыть самого себя и находиться там, где все доставляет удовольствие. После многих лет замужества, рождения детей, заботы о них многие из нас чувствуют себя многорукой богиней Кали, потерявшей свою сексуальность. Кали символизирует темную сторону женской силы, и часто ее изображают топлес, с огромным бюстом и огромным количеством браслетов на руках.

В отличие от нас француженки и после рождения детей сохраняют свое либидо. Многие из нас удивлялись тому, как им удается прогуливаться по Парижу, толкая впереди себя детскую коляску, в туфлях на высоких каблуках и при этом не падать на мощенных камнем улицах. Мы поражаемся, как им удается выглядеть такими свежими и стильными, несмотря на работу, детей и домашний быт. Наверняка секрет француженок не в том, что они носят нижнее белье от La Perla.

Искусство жить, или art de vivre, – это еще одно клише, наряду с французским беретом и длинным багетом. Невозможно чувствовать себя сексуальной и хотеть секса, когда ты ведешь очень несексуальный образ жизни. Сложно после долгого рабочего дня и семейных забот запрыгнуть в кровать и ощущать себя как модель на показе нижнего белья компании Victoria’s Secret. Умение жить, или art de vivre, насыщено сексуальностью, но, возможно, немного не так, как мы можем себе представить. Искусство жизни – это набор культурных ценностей, полностью противоположных, тем, которые символизирует своим внешним видом богиня Кали.

Вероник Вьенн в книге «Искусство быть женщиной» пишет о том, что самоулучшение является «одним из семи смертных грехов». Остальные смертные грехи: «постоянное стремление поднять планку ожиданий, быть всегда в силах что-то сделать, стремиться не тратить попусту время, быть организованным, ориентированным на результат и норовить всегда быть правой». Получается, что наши американские ценности считаются у французов серьезными недостатками. Мой приятель Жан-Мишель сказал так: «Американкам надо больше совершать ошибок и «косячить». Можно чаще опаздывать, чаще пить с мужьями, забывать отводить детей гулять. Я не говорю, что надо попадать в аварию на машине. Я говорю о том, что следует немного расслабиться».

Если вы попали на необитаемый остров без мобильного телефона, крема от солнца и возможности пойти в маникюрный салон (или вы просто живете обычной жизнью с ее бесконечными задачами, требованиями и обязательствами), то не надо забывать о простых удовольствиях и о том, что время от времени стоит развлекаться.

Art de vivre – это умение радоваться самым простым удовольствиям и развлечениям. Я хочу сделать ударение на слове «простые». Art de vivre невозможно купить за деньги. Art de vivre не требует, чтобы у вас был огромный дом или самый современный турбо-мангал из нержавеющей стали. Какими бы ни были вещи, они – всего лишь вещи. Для того чтобы весело провести время, зачастую достаточно минимума: бутылки вина, хлеба и хорошей компании.

Французы умеют создавать ситуации, способствующие радостному и приятному времяпровождению.

Они живут для того, чтобы отдыхать и радоваться жизни. Во Франции люди работают 35 часов в неделю.

Все имеют право на отдых – это одна из главных заповедей жителей этой страны. Поэтому их совершенно не смущают двухчасовые перерывы на обед (в результате которых вы не можете ничего купить тогда, когда у вас тоже обед) и дикие очереди в магазинах по субботам, потому что в воскресенье все магазины закрыты. Французы только пожимают плечами. Американцам такое сложно себе представить, но для французов это совершенно нормальная ситуация. Есть время бегать на тренажере, и есть время от тренажера отдыхать. Француженка организует свою жизнь, предусматривая периоды, когда она ничего не делает. В отличие от нас, для которых такая постановка вопроса невообразима: ведь мы думаем только о длинном списке дел, которые мы должны выполнить.

Французы относятся к своим чувствам и наслаждениям почти профессионально. Французы понимают, что мир не перестанет вертеться, если они временно отвлекутся от вереницы дел. Хотя гидра глобализма уже обвила всю планету, в отличие от американцев, французы не приемлют многозадачность[118] (во французском даже нет слова, передающего этот смысл). Французы часто выключают мобильный телефон во время обеда. Они не раздают направо и налево свои визитки (только в случае, когда действительно очень хотят заниматься с кем-то бизнесом). Они понимают, что важно, а что нет. Именно поэтому все во Франции кажется нам более сексуальным. Билл Маар сказал: «Это они изобрели секс в середине дня, использование языка и нижнее белье. Может быть, мы все-таки признаем, что мы можем у них кое-чему научиться?»

* * *

Француженки знают, что joie de vivre[119] и art de vivre не обязательно предполагают достижение состояния полного внутреннего удовлетворения. Joie de vivre и art de vivre зачастую означает умение получать удовольствие от самых обычных и не зависящих от нас вещей (иногда происходящих даже вопреки нашему желанию). В жизни существует масса сложностей и перипетий, и art de vivre не является панацеей от них. Art de vivre лишь помогает пережить эти сложности и невзгоды.

Эдит Уортон писала: «Каждый француз и каждая француженка считают, что их главная задача – это сама жизнь и то, как они ее проживают. Они очень четко представляют, что такое настоящая жизнь». Давайте различать истинную жизнь, то есть то, что мы живо и по-настоящему переживаем, и суррогат жизни, «развлекаловку», безрадостный идеал, подобный тому, который предлагает нам Марта Стюарт. Я вовсе не хочу обидеть бедную Марту. Несмотря на то что многие в Америке считают Стюарт человеком, понимающим искусство жизни, я бы не назвала ее ни бонвиваном (т. е. человеком, который способен красиво жить), ни личностью, которая умеет расслабляться. Не стоит путать навыки ведения домашнего хозяйства (чем в основном и известна Стюарт) с savoir-faire[120] и savoir-vivre[121], и вообще со способностью красиво жить и притом настоящей жизнью. Так что давайте отделять мух от котлет.

Настоящая жизнь обладает соблазнительным атрибутом простоты. Однако, дорогой читатель, не стоит путать культуру настоящей жизни с культурой так называемой «реальной простоты». Последняя предполагает организованное и эффективное выполнение всевозможных дел (и всегда в герметичной пластиковой посуде). А организованность и эффективность могут, если вы относитесь к ним слишком серьезно (bonjour, Марта), быстро превратиться в смертельные грехи, а потом все может стать очень сложным. И очень несексуальным.

«Либерализм убивает либидо», – сказала мне Элизабет Вайссман, когда мы говорили с ней по телефону.

Мы разговаривали об искусстве жить и вышли на эту тему. Французское понятие liberalisme в этом контексте означает капитализм и культуру потребления. И Вайссман считает, что это понятие надо учитывать при рассмотрении любовных и сексуальных отношений.

Американцами движут работа и деньги. Мы находимся в постоянном ожидании чего-то большого и нового.

Многие из нас являются активными участниками программы самоулучшения и формирования нового «я», а те, кто этого не делает, постоянно думают, не пора ли им присоединиться к самосовершенству-ющимся. Мы волнуемся по поводу того, что может ждать нас в будущем, а разрыв между богатыми и малоимущими постоянно растет. Мы умеем зарабатывать на жизнь, но не всегда умеем жить полной жизнью потому, что нашей главной религией является работа.

У француженок тоже есть своя работа и свои обязанности. Многие жалуются на то, что вся их жизнь – сплошные metro – boulot – dodo (метро – работа – сон). Тем не менее с нашей точки зрения их жизнь – просто рай. Только представьте: 35-часовая рабочая неделя, оплачиваемый отпуск в году аж до 6 недель и еще масса религиозных и других праздников, которые чудесным образом попадают на пятницу или понедельник. Государственные субсидии по уходу за детьми и бесплатные детсады. Система здравоохранения, при которой не надо думать об астрономических счетах за медицинские услуги, и культура, основанная на эпикурействе, интеллектуальных ценностях и умении красиво жить.

Французское государство предусмотрело специальные бонусы для женщин. Например, после рождения ребенка все француженки проходят бесплатный курс омоложения и электронной регенерации вагины. До того как я родила ребенка в Париже, я даже и не слышала о подобных медицинских процедурах. Понятное дело, почему француженки чувствуют себя гораздо более сексуальными, чем мы. В общем, французы склонны к атеизму и экзистенциализму, поскольку их настоящими богами остаются только боги удовольствия.

Хорошо зная Америку и Францию, могу с уверенностью утверждать, что французские пары испытывают меньше стресса, чем американские. А что быстрее всего убивает либидо? Страх и стресс.

Если француженки чего-либо опасаются, то лишь того, что государство урежет их субсидии, бонусы и преимущества. Дабы этого не произошло, они выходят на улицы Парижа с той же страстью, с которой в свое время их предки брали Бастилию. Приятно жить в государстве, где правительство не кормит обещаниями, а делает что-то реальное для своих граждан. Я не представляю, что может заставить американцев выйти на улицы с таким рвением и энтузиазмом, как это делают француженки, предварительно аккуратно накрасив губы. Может быть, революция? Но у кого из американцев на нее есть время?

Я приехала в Париж одинокой женщиной, вышла здесь замуж и родила двоих детей. Я прекрасно знакома с жизнью в этой стране. Конечно, иногда жизнь во Франции может быть невыносимой. Журналистка Джудит Уорнер писала, что жизнь женщин во Франции лучше, потому что «в обществе существует социальный консенсус о том, что жизнь должна быть сносной и приятной для обычных людей, а не для выдуманных на основе каких-то моральных соображений личностей». Это так приятно осознавать, что я готова сжечь свой лифчик прямо сейчас.

Во Франции боги наслаждений посещают жителей с завидной регулярностью. Если перефразировать высказывание из картины «Сияние» (Shinning) с Джеком Николсоном: «Нескончаемая работа без отдыха и развлечений делает Жака скучным парнем». Жаннетте тоже лучше не становится.

Пока американцы, обхватив голову, винят себя за то, что вчера явно перебрали, французы даже после нескольких недель разгула не могут придумать ничего более правильного и логичного, как продолжение банкета.

В январе боги наслаждения дарят французам Fête des Rois, или праздник королей. Это милый праздник для взрослых и детей, во время которого едят миндальный пирог, внутри которого спрятан небольшой предмет, называемый французами fève. Раньше в качестве этого предмета использовали боб, но сейчас в пирог кладут маленькую фарфоровую статуэтку короля. Тот, кто найдет в своем куске статуэтку, носит весь день бумажную корону. Этот праздник появился в период Средневековья: но тогда чествовали трех королей, пришедших с дарами к младенцу Иисусу[122]. Мне кажется, что скорее не Иисусу принесли дары, а Иисус подарил французам праздник и дал повод вкусно поесть и выпить шампанского.

Если американки будут неправильно питаться, то они могут растолстеть, но француженкам это редко грозит. Мой первый Новый год во Франции я отмечала в долине Луары и в Париже и очень боялась, что растолстею. Я употребляла в пищу очень много сахара, масла, мяса и алкоголя. Я ела все: потроха, кровяную колбасу и хлебный пудинг. Помню, как однажды я съела целую бриошь из сдобного теста размером с сомбреро. Я ела, волновалась о том, что потолстею, и объедалась дальше.

Задолго до наступления следующего Нового года я подозревала, что праздники могут опять пройти под знаком обжорства, и еще в октябре достала… перьевую ручку, заправленную фиолетовыми чернилами, и написала в дорогом блокноте: «Мои новогодние обещания: 1) Диета…» (дальше я написала еще 9 других обещаний, потому что всего обещаний должно быть 10). И вот во время новогодних праздников после появления на столе нового блюда я каждый раз представляла себе, что потом в течение полугода мне придется есть только йогурт и огурцы, а также бегать по набережной Сены с тяжелыми гантелями в каждой руке…

Но только я успела прийти в себя от обжорства новогодних праздников, как Шантель пригласила меня на вечеринку к себе домой. Шантель – миниатюрная владелица книжного магазина. В своей заставленной книгами квартире она накрыла стол: золотая скатерть, короны из бумаги золотого цвета, ряды шампанского и миндальный пирог. «Сейчас мы будем праздновать Fête des Rois», – сообщила она. «А что это за праздник?» – переспросила я. Шантель объяснила мне его смысл. Вокруг стола собрались родители с детьми, у всех в руках были бокалы с шампанским. У меня язык не повернулся сказать им, что я дала себе новогоднее обещание не есть много. Я не хотела, чтобы французы надо мной смеялись[123].

Любой человек, отказывающийся от еды во Франции, совершает проступок. Своим поведением он показывает, что он смешной спартанец, который отвергает удовольствия. Даже самого понятия «новогоднее обещание» во Франции нет. Француженки могут загадать voeux (пожелания), т. е. пожелать, например, заниматься спортом. Однако пожелание – вещь очень мимолетная, оно ни к чему не обязывает: сегодня желаешь, а завтра – нет. Пожелание – это легкое облако, которое очень быстро может унести ветер. А обещание – это твердое решение. Это твой внутренний договор с самим собой и собственной совестью. Обязательство может серьезно помешать получению удовольствия.

Моя подруга Сандрин считает: «Вся эта идея с обязательствами, что человек намерен сделать в новом году, очень американская». Во французской культуре не принято с таким остервенением ставить перед собой долгосрочные цели и вообще далеко заглядывать в будущее. «Мы гораздо спокойнее относимся к амбициям. Раньше к амбициям вообще относились очень негативно. У нас принято считать, что амбиции способны нанести вред и самому человеку, и окружающим, что они могут привести к ухудшению качества жизни. Французы полагают, что амбиции являются оборотной стороной чрезмерного эгоцентризма», – говорит Сандрин.

Наличие благих устремлений – это прекрасная черта характера, которая может превратиться в смертный грех, если относиться к своим амбициям слишком серьезно. Для французов время совсем не обязательно эквивалентно деньгам. Оно – эфемерная валюта, и тратить время надо на то, что делает жизнь приятной и радостной. Ведь француженки всегда помнят, что жизнь не бесконечна и поэтому ее нельзя откладывать на «потом» – жить нужно настоящим, прямо сейчас. И они стремятся брать у жизни самые лакомые кусочки.

Если американцы склонны превратно относиться к сексу, то французы превратно относятся к деньгам. Американцы подспудно считают секс морально грязным, а французы придерживаются такого же негласного мнения по поводу денег.

Вьенн писала о том, что не стоит путать «хорошую жизнь» и карьеру – продвижение в жизни. И нельзя путать хорошую жизнь с накоплением множества вещей.

Кроме этого, между американцами и французами существует еще одно значимое различие. Если американцы склонны превратно относиться к сексу, то французы превратно относятся к деньгам. Американцы подспудно считают секс морально грязным, а французы придерживаются такого же негласного мнения по поводу денег. Французы быстро забудут любой скандал, связанный с сексом, но финансовый скандал может положить конец любой карьере.

Хотя принято считать, что французы очень любят роскошь, на самом деле во Франции многие живут очень скромно и бережливо. (Это, конечно, может измениться, поскольку в последнее время банки стали предлагать населению большие кредиты.) В любом случае французы не находят притяжение денег сексуальным. Деньги никого не могут соблазнить. Чем больше человек стремится показать свое богатство, тем менее привлекательным его находят окружающие. В целом французы не очень уважают нуворишей. Именно поэтому француженки не торопятся на первом же свидании задать вопрос о том, чем мужчина занимается. Такой вопрос для французов значил бы, что работа человека важнее его личных качеств. Это очень невежливо.

По результатам опроса француженок по поводу их предпочтений в партнере, финансовые соображения попали на последнее место в списке качеств мужчины.

Меркин написала в журнале Marie-Claire статью под названием «Как выйти замуж за богатого», где констатирует произошедшую в Америке мини-революцию: «все окончательно отбросили прежние пуританские представления о сомнительной ценности денег». Сама Меркин признается в том, что пересмотрела свое представление о счастье, которое «раньше не было связано с тем, что можно купить за деньги», и решила, что надо выйти замуж не просто за богатого человека, а за очень богатого. «Если раньше я стеснялась этого желания, то теперь перестала. Так что назовите меня очередной жертвой культуры массового потребления», – пишет она.

Если даже такая нью-йоркская интеллектуалка и бывшая марксистка, как Меркин, признается в любви к материальным ценностям, надо полагать, что вся культура любви и секса находится в опасности. Однако поведение Меркин только подтверждает нашу реальность, где правит бал мнение, что счастье зависит от размера кошелька. В этой культуре отношения американских пар больше напоминают деловые, нежели любовные. И это стало нормой. Это, а также стрессовая гонка жизни, отсутствие нормального социального страхования и… любовь (так или иначе), измеряемая деньгами, способны убить любые романтические отношения. Теперь понятно, почему в Америке брак без секса стал довольно распространенным явлением. Современная американская женщина занимается всем, чем угодно, кроме секса.

После возращения в Штаты я снова попала в «беличье колесо». Будничные проблемы стали казаться почти непосильными. Я спрашивала себя: «Почему все идет так сложно? Почему микроменеджмент жизни кажется таким тяжелым?» Я с грустью вспоминала время, проведенное в Париже, когда сама жизнь казалась гораздо важнее, чем процесс зарабатывания денег. Я с тоской вспоминала о наших с мужем siestas crapuleuses, то есть сексе в середине дня. В Америке о наших дневных забавах можно было позабыть. Казалось, что боги удовольствия вышли в отставку.

Француженки никогда не забывают о богах удовольствия. Они находят время и место для наслаждения, несмотря на то, что имеют детей и должны зарабатывать на жизнь. Хочу рассказать вам о Женевье́ве. Она легко и непринужденно родила детей и при этом знает искусство жизни. После того как у меня в Париже появились дети, я сделала в квартире много изменений: все острые углы мебели были закрыты мягкими резиновыми прокладками, электрические розетки снабдили затычками, а на окнах, туалетном сиденье и выдвижных ящиках появились пластиковые ограничители и замки, которые не позволяли детям их открыть. Все пространство квартиры было заполнено яркими игрушками. Женевьева пришла ко мне в квартиру, все внимательно осмотрела и заявила: «У тебя здесь, словно в палате для буйнопомешанных».

У нее дома все по-другому: дети должны следовать определенным правилам. Мама с папой имеют право на свою жизнь, и появление детей это право не отменяет. Гостиная, например, является пространством для взрослых, и дети должны это уважать. Дети ложатся спать в 8.30 вечера, потому что мама с папой имеют право на личную жизнь.

При этом Женевьева не обманывала детей байками о том, что в кровати с папой они вяжут шерстяные носки или читают вслух Readers Digest. Однажды, когда Женевьева укладывала дочь в постель, та спросила ее: «А вы с папой сейчас ляжете в кровать и будете целоваться?» Женевьева ответила: «Конечно, мамы и папы ночью целуются, потому что любят друг друга. Спокойной ночи, дорогая».

Я была поражена ее откровенности и спросила: «Неужели ты ей так и сказала?»

Та ответила: «А почему нет? Что в этом плохого? Ты не хочешь жить своей личной жизнью?»

Тут я вспомнила совет Вольтера о том, что каждый из нас должен заниматься своим садом. Потом я вспомнила одно очень нефеминистское французское выражение: к мужу надо относиться, как к любовнику, а к жене – как к любовнице. Вот поэтому детям надо обязательно ставить определенные границы. Иначе ваша квартира будет похожа на дурдом.

* * *

Дети во Франции не являются «правящим классом» (хотя это может измениться, потому что французы начинают называть своих детей американскими именами наподобие Кевина или Синди). Если для американцев пожелания ребенка – закон, то для французов – далеко не всегда. Во французском обществе принято считать, что детей надо учить тому, что они живут в мире взрослых, а не наоборот – взрослые живут ради детей. И французским детям приходится приспосабливаться. Посмотрите на маленьких французов: они выглядят не по годам зрело. Большинство французских детей не слышат постоянные одобрения наподобие «Молодец! Отлично получилось!» Француженки не зациклены на том, что надо обязательно достичь какого-то результата, а также не думают, что их ребенок самый лучший по сравнению с другими. Француженки склонны пожимать плечами и весьма фаталистически относятся к происходящему. Довольно часто они даже готовы признать, что предпринять что-то просто невозможно. Даже когда французы хотят сказать, что им что-то нравится, они не говорят это прямо, а используют выражение pas mal – «неплохо».

С американской точки зрения это не самый правильный подход к воспитанию ребенка (я понимаю, что в воспитании детей есть много спорных вопросов). Французские дети по уровню своего интеллекта и понимания жизни очень быстро превращаются во взрослых потому, что им с самого раннего возраста предоставлено много свободы. Способность француженок не волноваться по пустякам, не управлять жизнью своих детей до самых мельчайших подробностей помогает им сохранить в своей жизни art de vivre.

Дети во Франции не являются «правящим классом». Если для американцев пожелания ребенка – закон, то для французов – далеко не всегда.

Во французском обществе принято считать, что детей надо учить тому, что они живут в мире взрослых, а не наоборот – взрослые живут ради детей.

Француженки часто и с самых малых лет отправляют своих детей в разные лагеря и к бабушкам и дедушкам. И не испытывают при этом никакого чувства вины. (Чувство вины – это злая мачеха американок.) Во Франции не существует районов массового проживания пенсионеров, как у нас во Флориде, поэтому бабушки и дедушки, которые живут недалеко от своих внуков, часто с ними сидят. По сравнению с американским стандартом, французские бабушки и дедушки принимают самое активное участие в воспитании внуков. Это помогает сохранять традиционную семью и связи между поколениями, что в Америке встречается все реже и реже. Недавно в New Yorker был напечатана карикатура, где была изображена пожилая пара в автомобиле с наклейкой на бампере и словами на ней: «Спроси меня о живущих отдельно внуках». Нам такая ситуация более чем знакома (правда, мы считаем, что это позволяет маме и папе иметь свою собственную жизнь, независимую от старшего поколения).

Много лет назад в Париже я не разрешила моему сыну поехать на три дня с группой двуязычного детского сада в Англию. Директор детского сада посмотрела на меня с укоризной и сказала: «Мадам, ребенок должен развиваться свободным и независимым человеком. Вам стоит дать ему возможность увидеть мир». Потом она улыбнулась и сказала: «У нас такие проблемы бывают только с семьями англосаксов». Дети из французских семей радостно поехали в Англию, а дети из американских семей остались со своими матерями. Матери-француженки прекрасно провели три дня без детей с мужьями и веселились так, как считали нужным. Потом здоровые и невредимые маленький Клод или маленькая Клодетта вернулись и рассказали им, как здорово было в английской деревне. А американские матери остались с детьми в Париже, ходили с ними гулять в парк под дождем, тащили на себе кучу игрушек, следили за тем, чтобы дети не поранились на детской площадке, каждые три минуты одобрительно кричали «Молодец!», без сил возвращались домой и ложились спать одновременно с детьми.

* * *

Дети появились в результате секса, и после родов все участники процесса предполагают, что он будет продолжаться. Француженки не бегут сломя голову на семинары «специалистов по улучшению отношений между полами» и не учатся танцу вокруг шеста, исполняемому в мужском клубе. Француженкам кажется одиозным, что американки нередко опасаются переноса сексуальных чувств отца на своих детей[124]. Француженки не трепыхаются излишне ни вокруг своих детей, ни вокруг своих мужей. Здесь мы видим пример проявления принципа juste milieu[125], согласно которому не стоит впадать в крайности. Француженки не хотят вкладывать массу концентрированной эмоциональной энергии и с подозрением относятся к желанию все «разложить по полочкам» или попыткам сделать из мухи слона.

Бесспорно, точно так же, как и мы, француженки безумно любят своих детей, но не хотят превращаться ни в матерей, которые всем жертвуют ради своих детей, ни в самодовольных мамочек-красавиц на выданье. Дети должны находиться в самой гуще жизни. Точно так же, как и мужчины.

Эдит Уортон писала о том, что настоящая жизнь имеет прямую связь с «фундаментальными вещами», которые «проявляются главным образом в постоянных, тесных, интересных и важных отношениях между мужчинами и женщинами». Постоянных. Тесных. Интересных. Важных. Француженки понимают, что для того, чтобы по-настоящему наслаждаться жизнью, мужчины совершенно необходимы. Без них никак. Нельзя давать мужчинам сбиваться в тесные чисто мужские компании. (Помните, мы говорили, что женщины и мужчины должны сидеть за столом через одного и активно общаться не обязательно как сексуальные партнеры, но в интеллектуальном и социальном смыслах.) Они не должны быть конспираторами в игре под названием жизнь, и не колесиками и винтиками аппарата по выполнению домашних обязанностей, поддержанию домашнего порядка… или млекопитающими, которых надо научить выполнять необходимую по дому работу, которую женщины зачастую выполняют без особого энтузиазма.

Возможно, вы со мной не согласитесь, но я считаю, что ничто не убивает страсть так эффективно, как домашние ссоры по мелочам. Именно с дома, в котором умирает секс, начинаются все проблемы. Мы хотим, чтобы дома все блестело и сияло, чтобы нигде не было видно отпечатков грязных пальцев жизни. Так одно из достоинств превращается в смертный грех. Я говорю о представлении о том, что чистота – это божественность.

Это выражение приписывается святому Фоме Аквинскому, который жил почти 800 лет назад и не имел доступа к современным технологиям уборки. Я думаю, что Фома Аквинский имел в виду моральную чистоту, но совершенно уверена, что освежитель воздуха и некоторые чистящие средства были бы в XIII веке совершенно нелишними. Так или иначе, давайте в рамках этой главы будем рассматривать чистоту в самом широком смысле слова. Скажем так – добродетель чистоты в современной американской семье превратилась в страшный порок. Уборка, полировка, чистка, а также связанное с этим планирование жизни на корню убивает радость жизни американских женщин. Давайте сделаем предположение о том, что подобное рвение негативно сказывается на сексуальности и половой жизни. Можно даже предположить, что такая жизнь способна каждую домохозяйку превратить в неуемную американку на необитаемом острове из анекдота в начале этой главы.

Ничто не убивает страсть так эффективно, как домашние ссоры по мелочам.

Именно с дома, в котором умирает секс, начинаются все проблемы.

Невозможно отрицать связь между постоянными переживаниями о том, как все выглядит (дом, муж, дети, вы сами) и ощущением полной потери собственной сексуальности. Симона де Бовуар писала об этом в книге «Второй пол»: «Нет на свете хуже мучений, которые можно сравнить с трудом Сизифа, как ведение домашнего хозяйства… Битву против пыли и грязи невозможно выиграть. Стирка, глажка, подметание, вытаскивание комков шерсти и пыли из-под комода, вся эта борьба с разложением является отрицанием самой жизни».

Отрицание жизни – вот так Симона де Бовуар воспринимала ведение домашнего хозяйства.

В этой связи должна отметить, что я практически никогда не встречала француженок, которые извинялись за состояние своего жилища. Я не слышала извинений по поводу незаправленной кровати и бардака в гостиной. Француженкам нравится красота и эстетика, но большинство из них не стремятся стать частью идеальной семьи и жить в идеальном доме. Мне это напоминает Пенелопу Грин, которая писала о движении за чистоту так: «Это движение подтверждает то, о чем мы все давно подозревали:

Очень аккуратные люди отнюдь не идеальны, это упертые педанты без чувства юмора, у которых слишком много свободного времени».

Я ничего не имею против аккуратных людей, которые любят порядок. Я лишь хочу сказать, что, когда женщина вкладывает чересчур много энергии в то, чтобы ее дом выглядел как шоу-рум, она в некотором смысле отрицает настоящую реальную жизнь, которую могла бы иметь. Де Бовуар писала, что «война против пыли, пятен и грязи – это борьба с грехом, борьба с самим сатаной». В это время жизнь проходит без бедной домохозяйки, «годы уже не устремляются вверх к небесам, а лежат перед ее глазами ровные и серые, как бездушный асфальт».

Личная свобода должна стоять выше мелких социальных условностей, женщины не могут быть эмоционально и экзистенционально свободны, когда как белки в колесе крутятся, занимаясь скучным домохозяйством. В такой ситуации они не могут быть сексуально свободными. Гордая дочь Франции Симона де Бовуар отвергала условности, к которым ее обязывало ее социальное положение, жила настоящей и яркой жизнью и оказала огромное влияние на всех француженок. Возможно, бунтарский дух француженок появился во многом благодаря де Бовуар, которая научила их делать то, что большинству американок велели ни в коем случае не делать. Француженки интересны не только тем, что не толстеют, прекрасно выглядят и отлично готовят. Мы можем поучиться у француженок другому, а именно тому, как смело они отвергают буржуазную мораль и нравы.

* * *

На вопрос о том, что отличает француженок, Мишель Фитусси́ сказала мне: «Мы отвергаем буржуазную мораль и буржуазные устои». Те же самые слова я слышала от кандидата на пост президента Роуяль и от моей золовки, которая живет в крошечном французском городке в самом центре страны. В основе искусства жизни art de vivre лежит именно отрицание социальных условностей, о которых писала де Бовуар.

Сказать, что вы отвергаете буржуазные устои, значит заявить, что вы не желаете делать все так, как «положено» и как все считают правильным. Французы вкладывают в это еще и такой смысл, что они не верят ни в «идеальную пару», ни в идеальный дом, и не собираются «отрицать жизнь», предпочитая жить свободно, о чем писала де Бовуар. Таким образом, мир может и подождать. Для счастья мало получить «два в одном» и «два по цене одного». Стоит ли каждый день заправлять постель или лучше поспать лишних 4 минуты? Короче, это значит, что вам совершенно наплевать на условности, потому что жизнь коротка и она не ждет.

Вот, собственно говоря, и вся суть морали так называемых «уроков жизни» Эрмы Бомбек, которые гуляют по Интернету уже много лет после смерти самой писательницы. Почему? Потому что люди ищут смысл, заложенный в написанных ею словах. Бомбек – американская до мозга костей женщина – пришла к выводу о том, что время быстротечно и его не вернешь, только к концу жизни, а именно тогда, когда она умирала. Этот короткий рассказ называется «Если бы я могла заново пережить свою жизнь». Если бы у Бомбек была еще одна жизнь, она бы прожила ее, нарушая буржуазные устои:

Я бы лежала в постели днем не только тогда, когда болею, и не думала бы, что мир остановится, если я не встану и не начну заниматься делами.

Я бы сожгла розовую свечку в форме розы, а не хранила бы ее до тех пор, пока она не расплавилась на чердаке.

Я бы меньше говорила и больше слушала.

Я бы приглашала друзей на ужин, даже если ковер был в пятнах и софа выцвела.

Я бы ела попкорн в «парадной» гостиной и не думала о грязи, когда зажигают камин.

Я бы внимательно слушала дедушкины рассказы о его молодости.

Я бы больше помогала мужу.

Я бы никогда не просила закрыть окна автомобиля жарким летним днем, потому что только что сделала прическу.

Я бы сидела на лужайке вместе с детьми и не волновалась о пятнах от травы.

Я бы меньше смеялась и плакала во время просмотра ТВ, а больше смеялась и плакала, наблюдая жизнь.

Я бы не покупала практичные вещи или только то, что гарантированно прослужит всю жизнь.

Вместо того чтобы все девять месяцев желать, чтобы беременность поскорее закончилась, я бы ценила каждую минуту роста во мне ребенка, потому что это наш единственный шанс помочь богу сотворить чудо.

Когда дети меня хотели поцеловать, я бы никогда не говорила им: «Нет, потом, а сейчас идите и умойтесь перед едой».

В моей жизни было бы больше слов «Я тебя люблю» и меньше «Мне очень жаль».

И самое главное, если бы мне дали пережить жизнь снова, я бы ценила каждую минуту…

Я бы смотрела и видела… жила… и никогда бы ни о чем не жалела.

Не стоит напрягаться из-за мелочей. Неважно, кто тебя недолюбливает, у кого больше вещей, и кто что делает.

Вместо этого надо наслаждаться отношениями с теми, кто вас любит.

Задумаемся о том, чем Бог нас благословил, и о том, что мы каждый день делаем для того, чтобы расти и развиваться физически, эмоционально и духовно.

Жизнь слишком коротка, и ее легко пропустить.

Нам дан лишь один шанс, и второго не будет.

Я надеюсь, что всех вас ждет благословенный день.

Глава 7

Тело

О том, что главной причиной стройности француженок, является их либеральное отношение к сексу…

«Правильно говорят, что у взрослых французов существует определенная мания по поводу секса. Франция – одна из самых экономных стран в мире, поэтому французы считают, что секс – это самый бюджетный способ хорошо провести время».

Анита Лус[126]

Несколько лет назад во Франции прошла занятная рекламная кампания тревел-оператора. На огромных щитах появилась фотография молодой женщины в бикини. Она улыбалась в кадр, ее руки лежали на бедрах. Подпись была следующей: «На следующей неделе я сниму лифчик». Люди обратили внимание на рекламу. Спустя неделю девушка на щите, и правда, появилась без лифчика. Ее грудь была именно такой, какую любят французы, – высокой и твердой. Рекламисты сделали то, что обещали, и, в общем-то, рекламу можно было уже забыть, однако под картинкой был новый текст: «На следующей неделе я сниму трусики». Здесь началось обсуждение рекламы в прессе, на что и рассчитывали

рекламщики. Феминистки заволновались, а большинство людей стали с нетерпением ждать, что произойдет через неделю.

Прошла неделя, и наступила развязка. Девушка на картинке была голой, но предстала зрителям derrière, то есть повернулась задом. Французы обоих полов улыбнулись. Шутка им пришлась по душе.

«Меня это нисколько не задевает, мне шутка понравилась», – так отреагировали на рекламу люди. Вот вам, пожалуйста, пример различий американской и французской культур.

Вспомните инцидент, когда Дженет Джексон во время выступления в перерыве между таймами Супер-боула продемонстрировала всей Америке свой сосок[127]. Американцы восприняли это событие как угрозу национальной безопасности, хотя дело не стоило и выеденного яйца.

Можно, конечно, долго обсуждать причины того, почему мы никак не избавимся от такого ханжеского и пуританского отношения к женскому телу, но давайте не будем уходить далеко от темы и вернемся к девушке на французском рекламном плакате, олицетворяющей все стереотипы девушки из этой страны, которая всегда готова, всегда хочет и всегда одета в чем мать родила. Это сродни практически голой Брижит Бардо в картине «И бог создал женщину» режиссера Роже Вадима.

Как вы сами понимаете, в реальном мире подавляющее большинство француженок не склонны демонстрировать свои прелести всему миру. Тем не менее многим хочется верить в это клише. Мне это напоминает карикатуру из New Yorker, на которой изображены американка, ее муж и их сын перед картиной с голой женщиной в музее. Мать говорит: «Билли, она не голая. Она просто француженка».

Я ездила по Парижу и с разных сторон рассматривала тот рекламный плакат с голой девушкой. Меня поразило то, что эта картинка не была ни жестко порнографической, ни даже слишком сексуальной. Казалось, что женщина на ней выглядит просто bien dans sa peau, то есть «ей удобно в собственном теле». Она уверенно чувствовала себя не просто голой, она была совершенно уверена в своем внутреннем мире. Она была совершенно спокойна и уверена в себе.

У француженок есть одно правило, которому они подчиняются единогласно и беспрекословно. Во Франции нельзя быть толстой. Худоба – обязательная составляющая женского образа и ощущения желанности женщины, поэтому стремление не толстеть стало частью национального характера француженок.

Здесь мы сталкиваемся с одним парадоксом. В стране, где мужчины и женщины являются сообщниками, духовные сестры Брижит Бардо обязаны не только флиртовать, но и выглядеть идеально. Бесспорно, француженки не стремятся соответствовать какому-то конкретному эталону красоты (как мы помним, они способны быть прекрасными jolie-laide). Однако есть одно правило, которое француженки соблюдают почти с религиозным трепетом. Они подчиняются этому правилу, можно сказать, единогласно и беспрекословно. Это правило – норма для всех тех, кто хочет выглядеть и чувствовать себя сексуальной.

Так почему же француженки не толстеют? Мы знаем, что они правильно питаются, едят с удовольствием, но умеренно. Все очень просто – француженки не толстеют потому, что во Франции нельзя быть толстой. В этом вопросе существует полный социальный консенсус. Худоба – обязательная составляющая женского образа и ощущения желанности женщины, поэтому стремление не толстеть стало частью национального характера француженок. Когда француженки видят, что набирают вес, все шутки отбрасываются в сторону. Женщине, которая набрала лишних восемь килограммов и смахивает на дирижабль, никто никогда не скажет: «Как ты хорошо выглядишь!» Француженки и французы сразу начинают резать правду-матку: «Ma chérie[128], ты сколько килограммов набрала за зиму?» Или: «Attention![129] Еще один круассан, и ты точно растолстеешь». Подобные высказывания женщина, находящаяся в зоне риска, услышит от своей сестры, родителей, лучшей подруги и даже, возможно, от домуправа. Мириелль Гильяно писала об этом в самом начале книги «Француженки не толстеют». Она рассказывает о том, как вернулась во Францию после того, как набрала несколько лишних килограммов в США, отец взял ее за руку и сообщил: «Ты выглядишь как мешок с картошкой». С возвращением домой!

Французы говорят о лишних килограммах с беспощадной жестокостью и реализмом. Если же кто-то не хочет слушать родственников, друзей и знакомых, то о проблеме будет постоянно напоминать реклама.

В любом французском женском журнале к лету (во время которого необходимо оголяться) вы найдете массу продуктов для борьбы с врагами нации № 1 – целлюлитом и дряблостью кожи. Для борьбы с этим злом созданы притирки, вакцины, пилюли, гели, скрабы, масла, наборы препаратов и электрические девайсы. Из менее научных и проверенных средств можно выбрать гипноз, дренаж, лимфаж, укрепляющие и электропроцедуры и много другой самой разной «хиромантии». С каждого рекламного плаката в аптеке на посетителя смотрят великолепные, поджарые и аппетитные fesses (попы).

Причем толстый и одинокий человек не найдет утешения среди других толстяков-одиночек, потому что французы не склонны объединяться в группы по интересам, как англосаксы.

Во Франции практически нет специализированных изданий для людей с нестандартными интересами (например, для одиноких буддистов-вегетарианцев, которым за сорок, являющихся любителями парашютного спорта). Кроме того, жизнь полных людей сильно усложнит редкость магазинов, где продают одежду больших размеров. Если женщина носит размер одежды больше сорок второго, ей, вполне вероятно, придется идти в специализированный магазин (почти медицинского назначения) наподобие тех, в которых заказывают детям ортопедическую обувь. Посещение таких магазинов способно травмировать психику и заставит моментально сесть на диету.

Француженки не толстеют и выглядят как модель с рекламного щита, потому что жир во Франции предан анафеме. Правда, предприятия фаст-фуда здесь присутствуют и довольно популярны, что может сильно подорвать стандарты красоты и размер талии: поезжайте из Парижа в сельскую местность – и вы в этом убедитесь. Тем не менее француженки в ближайшем будущем вряд ли растолстеют, поэтому да поможет Господь всем тем, кто вопреки общепринятым нормам возьмет и пополнеет.

* * *

Всем нам знаком смертельный страх набрать лишние несколько килограммов, вызванный, помимо прочего, давлением общества. Француженки стоически борются с сиюминутными удовольствиями и готовы идти на любые жертвы ради того, чтобы выглядеть худыми и сексуальными. После плотного ужина моя подруга Франсин неизменно заявляет, что наелась за четверых. Потом она говорит, что на следующей неделе ей придется есть, как птичке, для того, чтобы «сдуться». И каждый раз она не изменяет своему слову. «Не хочу быть толстухой!» – говорит она. Франсин не лезет за словом в карман и озвучивает то, что многие француженки не стремятся транслировать окружающим. Почему? Да потому что француженки очень боятся растолстеть.

Однажды Франсин заявила:

«Мне кажется, что все мы одинаковые. Просто француженки умеют сдерживать себя и не брать еще одно печенье, а американки находят способ оправдать свое искушение».

Мириелль Гильяно писала так: «Главным антивирусом в борьбе с ожирением француженок является их мозг». Важно не то, что именно едят француженки, а их железная воля, их sang froid[130] и умение твердо сказать «нет» аппетитному эклеру и вообще еде как средству достижения эмоционального комфорта.

Француженки как никто способны отказать себе в кулинарном удовольствии поедания миндальных пирогов, тортов, кассуле, безе и свежего хлеба. После званых обедов они соблюдают политику гастрономической абстиненции с удивительным упорством. Гильяно пишет: «Если вы позволили себе лишнее, надо лишь избавиться от лишних калорий. Погуляйте на полчаса дольше. Не пейте коктейль. Не берите хлеба». Платите и раскаивайтесь за прошлые грехи. Или сдерживайте себя. Поэтому Франсин твердой рукой выбирает из салата орехи, оливки и другие вкусности, отодвигает их на одну сторону тарелки и ест одни овощи. Мне жалко на нее смотреть.

* * *

Не толстеть француженкам помогает то, что во французской культуре нет традиции перекусов.

С детства их приучают к тому, что перекус – это грех, поэтому к тому времени, когда они вырастают, перекус для них неприемлем так же, как для американок порнография. Во Франции кухня – это святая святых, но это не значит, что надо регулярно поклоняться холодильнику. До недавнего времени в стране около кассы даже не стояла выкладка снэков. Когда в первый раз во Франции я увидела человека, который ел чипсы, я – королева американского перекуса (я пишу эти строки и ем кунжутное печенье с чесноком и зернами злаков) – была просто в шоке.

Американцы живут в культуре, в которой правит бал понятие сиюминутного удовлетворения. И мы превратились в нацию толстяков несмотря на то, что «потеря веса» стала нашей мантрой. Причина проста – в индустрии по производству снэков делаются большие деньги, и мы хотим, чтобы все чувствовали себя хорошо. Теперь у нас есть развлекательные программы для толстяков, героями которых являются тучные люди (это наряду с реалити-шоу о том, как похудеть, с отличными названиями наподобие «Самый большой лузер»). В нашей культуре толстяки нашли свое место и с гордостью могут демонстрировать свои жирные тела.

Во Франции такого сегмента на ТВ вообще нет. Здесь любой толстый человек – это пощечина общественному вкусу. Француженки не желают слушать наши аргументы о том, что толстые – тоже люди. Моя приятельница Мари выразилась так: «Невозможно чувствовать себя хорошо, когда тебя слишком много. Поэтому француженки совершенно не понимают, когда огромные американки ходят в шортах и не заботятся о том, что думают о них окружающие. Нам это эстетически неприятно. Может быть, французская культура – это культура нарциссизма. Не знаю. Может быть, вам и нравится толстая женщина, которой хорошо в «своем собственном теле», но все понимают, что она бы чувствовала себя гораздо лучше и сексуальней, если бы ее было меньше. Во Франции ей так или иначе дадут это понять».

Если глаза считают зеркалом души, то грудь женщины должна быть причиной беспокойства по поводу женственности. Американки сталкиваются с этой проблемой в раннем возрасте, когда на них (зачастую с большой помпой) надевают специальные лифчики для девочек-подростков[131]. Не знаю, как вы, но мне, честно говоря, вся эта затея никогда не нравилась. Само английское название девайса training bra состоит из двух слов: «тренировочный» и «лифчик». Для начала я не очень понимаю, как можно тренировать грудь. Она что, обезьяна в цирке? Или смысл названия в том, что грудь должна приучиться существовать в ограниченных пространствах, без которых ее существование будет слишком диким? Сама идея данного предмета туалета предполагает то, что грудь должна выглядеть каким-то определенным образом, и если ее не заключить в лифчик определенного размера, то она, как худосочный бонсай, вырастет не такой, как надо. Кроме этих чисто философских рассуждений перед каждой маленькой американкой стоит практическая задача и связанная с ней радость приобретения первого подросткового лифчика. Я помню радость и гордость, вызванные появлением моего первого бюстгальтера для девочек-подростков, а также мысль о том, что основной смысл лифчика не в том, что бы его носили, а в том, чтобы вдохновить мужчину на то, чтобы он его снял.

Идея лифчика для девочек-подростков отражает утилитарный подход американцев к своему телу. У французов такого отношения к телу не наблюдается. Для начала, если вы начнете спрашивать бюстгальтер для девочек-подростков в специализированных магазинах, на вас непонимающе посмотрят и предложат лифчик для спортивных тренировок. В любом случае вас отправят не по адресу, потому что во Франции бюстгальтеров для девочек-подростков не существует. Если вы начнете объяснять, что вам нужно, над вами могут начать смеяться. При намеке на появление груди молодая француженка отправляется в магазин одежды или местный бутик нижнего белья, работающая в котором женщина знает о лифчиках больше, чем любое другое существо на земле. В отделе магазина могут бродить не только женщины, там можно легко встретить и мужчин, которые пришли со своими женщинами и внимательно изучают товарный ассортимент. Многие французские мужчины являются настоящими мачо, но понимают в женском нижнем белье не меньше, чем в приготовлении gigot d’agneau[132]. Начинающая женщина может уйти из магазина с розовым лифчиком в горошек из сатина или каким-нибудь другим лифчиком, который не «тренирует» ровным счетом ничего за исключением эстетического чувства.

Если французы подходят к телу и отношениям между полами в большей степени с точки зрения эстетики, чем с точки зрения практичности, то такой подход присутствует и при выборе первого лифчика. Француженки тратят значительную часть своего дохода на нижнее белье производства компаний La Perla, Aubade или Chantalle. Даже в любом продуктовом магазине Monoprix (единой цены) в самых маленьких и никому не известных городках покупатели имеют огромный выбор очень занятных и игривых моделей нижнего белья. Например, в нашем местном парижском магазине Monoprix отдел нижнего белья находится в передней части магазина. Все остальные необходимые для жизни товары: еда, подгузники и вода расположены в дальней части магазина, словно о них забыли и вспомнили только потом, решив, что одного нижнего белья для жизни мало.

Должна вам признаться, что у меня бюст внушительных размеров. Даже когда я была подростком, скромных подростковых лифчиков мне было явно недостаточно. Мне была нужна… как бы это лучше выразиться… арматура. Помню, как однажды мы с матерью выбирали мне бюстгальтер, и мама пришла к выводу, что мне больше всего подходит спортивный лифчик, который был похож на боевую машину пехоты, сделанную из ткани. Казалось, что такая броня может легко выдержать шквальные ветра и даже падение метеорита.

В подростковом возрасте утилитарный комфорт был основным критерием моей жизни. Я прекрасно понимаю актрису Гильду Раднер, сказавшую: «Для меня главным критерием при выборе одежды является то, чтобы нигде не жало и не чесалось». После переезда в Париж я решила найти себе идеальный французский лифчик. Я пошла в ТРЦ Galerie Lafayette, который своими террасами и стеклянным куполом больше напоминает коробочку для украшений, чем торгово-развлекательный комплекс. Там я примерила целый ряд лифчиков самых разных фасонов, производителей и изготовленных из разных материалов: сатина, шелка, хлопка и тюля, я примерила расцветки в горошек, с окантовкой из кружев, с бархатом и спандексом. Я потратила кучу времени, чтобы понять, что мне ничего не подходит. Утомленная шопингом, я унесла мой гигантский американский бюст в кафе и решила выпить.

Французы не испытывают чувства вины по поводу собственного тела. Они считают, что секс является неотъемлемой частью жизни точно так же, как хороший обед. Существует даже французская поговорка, выражающая эти жизненные ценности: «Il bouffe bien, il boit bien, il baise bien» (он хорошо ест, хорошо пьет и хорошо трахается[133]). Потные ручки пуританства и протестантского чувства вины, слава богу, не коснулись французской культуры.

Хочу рассказать вам один случай, связанный с моими детьми, который произошел после того, как мы вернулись в Штаты. Я разговаривала с приятельницей во время обеда, и моя дочь перебила меня следующими словами: «Мама, ты произнесла плохое слово». Ей вторил сын: «Да, мам, ты сказала суперплохое слово». Я не могла взять в толк, чего я сказала не так. Потом моя приятельница вспомнила, что я произнесла при детях слово «секс».

Я пыталась убедить детей в том, что в слове «секс» нет ничего плохого. И чем сильнее я старалась, тем больше дети смущались. Дошло до того, что, когда сын спросил меня, как называется книга, которую я пишу, я ответила: «Что француженки знают о мужчинах, любви… ну, и о других вещах». Мы незадолго до этого вернулись из Франции и словно оказались в другой галактике. Как же получилось, что мои дети начали воспринимать слово «секс» как плохое? Какую промывку мозгов им пришлось пережить? Во Франции они совершенно спокойно относились к самым разным вещам, но в Америке их будто подменили. Однажды я наблюдала, как мои дети присоединились к группе других американских детей, высмеивавших на калифорнийской пляже двух голых малышей. Родители этих малышей оказались шведами, которые совершенно не могли понять, почему окружающие так странно реагируют на наготу их отпрысков, старшему из которых было четыре года. Во Франции ничего подобного никогда бы не произошло.

Шарлотта Рэмплинг писала, что француженки спокойно относятся к своему телу благодаря влиянию французской культуры. Это вопрос воспитания – ни больше и ни меньше.

Обнаженные тела можно увидеть во Франции повсеместно. Статуи в парках демонстрируют нам огромные бронзовые груди и мясистые ягодицы. В каждом музее полным-полно картин, изображающих нагую натуру. Французы целуются в парках и на улицах, а аттракционы развлекательных парков и шапито раскрашены очень даже откровенными картинками: женщины с огромным бюстом танцуют канкан, а у мужчин в аудитории просто глаза из орбит вылезают от такого приятного зрелища. Эти картинки одновременно смешные и слегка порнографические, откровенные и бурлескные, но родители совсем не переживают оттого, что дети их видят.

Впервые я столкнулась с тем, как французы относятся к вопросам пола, возникающим в процессе воспитания детей, когда мой сын был совсем малышом. В один прекрасный день его подруга по игровой площадке Наташа принесла с собой новую куклу. Эту куклу звали Фанфан, то есть это был мальчик-пупс. Наташа с гордостью демонстрировала свое новое приобретение не только потому, что игрушка была популярной среди детей ее возраста, а еще и потому, что Фанфан умел пи́сать. С гордостью она сняла подгузник с пупса и показала мне, как он писает. Меня удивило не столько то, что пупс мог «пи́сать», а скорее то, что у него был маленький анатомически правильно переданный пенис.

Я, видимо, широко открыла рот или сказала нечто несуразное, потому что Наташа спросила меня: «Что-то не так?» Я даже и не знала, что ей ответить. Куклу Фанфан производит французская компания Corolle, которой в свою очередь управляет американский концерн Mattel. Однако не ищите Фанфана на полках американских детских магазинов. По словам директора по продажам Corolle в Северной Америке: «На американском рынке мы таких кукол не продаем… Американское общество слишком для этого пуританское. В США никто не готов публично обсуждать вопросы пола».

Совершенно очевидно, что многое из того, что французы воспринимают как норму, как часть жизни, для американцев является излишне «сексуальным». Поэтому некоторые образовательные игрушки и книжки, изданные во Франции, никогда не появятся в продаже в Америке. И таких книг немало.

Например, в красиво изданной французским Лувром книге для маленьких детей под названием «Грудь», напечатаны репродукции картин Гойи, Гогена и Ботичелли. Книга начинается словами: «Когда я вырасту, у меня будет грудь, как у мамы». Или две ставшие классическими детские книги издательства Gallimard из серии «Мои первые открытия» под названием «Перед рождением» и «Рождение». В этих книгах на примере животных детям объясняются основы размножения. В книгах приводятся иллюстрации, точно демонстрирующие процесс «брачного танца», совокупления, беременности и рождения самых разных видов животных.

Однажды моя американская приятельница увидела эти книги у меня в парижской квартире и сказала: «Вот в Америке ничего подобного никогда не издадут». И она была совершенно права. Эти издания демонстрировали на Франкфуртской книжной ярмарке, и, по словам редактора издательства Gallimard, «их очень хорошо восприняли все издательства за исключением американских, которые назвали их «эротическими».

Точно такой же прием ждал и другую книгу издательства Gallimard под названием «Тело». Это анатомическая книга для детей с иллюстрациями, изображающими мальчика, девочку и новорожденного. В книге проиллюстрированы разные процессы: от молекулярных до переработки пищи в желудочно-кишечном тракте. Во французском издании мы видим картинки двух голых малышей. В американском издании на мальчика надет памперс, а на девочку – штаны. Любопытно, что это издание без каких-либо графических изменений продается в других десяти странах, включая Южную Корею и Тайвань. Таким образом, США оказались единственной страной, где были внесены изменения в иллюстрации (правда, за исключением исламского Ирана, куда, кстати, в свое время было запрещено ввозить французскую купюру в 100 франков, потому что на ней была изображена гологрудая Свобода с картины Делакруа).

Директор по образовательным материалам французского издательства École des Loisirs Артур Хюбшмед озабоченным голосом высказал позицию всех европейских издательств: «Американцы систематически подвергают цензуре все, что хотя бы издалека можно расценить как сексуальное. Англосаксонские детские книги – это детсадовское гетто, в котором секса не существует».

* * *

В 1957 г. французский философ и специалист по семиотике Ролан Барт писал:

«Взрослый француз видит в ребенке второго себя. Все игрушки во Франции являются по сути микрокосмом мира взрослых, они являются уменьшенными копиями предметов, окружающих человека… Французские игрушки буквально предвещают мир взрослых и готовят ребенка к принятию взрослого мира. Еще до того как ребенок успеет об этом задуматься, игрушки представляют ему в качестве алиби природы».

Если принять логику Барта, дети вырастают с представлением реальностей человеческого тела и с большим пониманием сексуальности. У нас в Америке все по-другому: у нас нет золотой середины между жестким вуайеризмом и ханжеским хихиканьем при виде обнаженного человеческого тела.

Давайте предоставим последнее слово Эдит Уортон. И не только потому, что с ее цитатами вы уже встречались на страницах этой книги, а потому, что время ее жизни и наблюдений за окружающим миром было поворотным в истории. Уортон переехала в Париж в конце XIX века и умерла там за несколько лет до начала Второй мировой войны. Именно в этот исторический период множество американских мужчин (зачастую самых обычных деревенских ребят, которые до этого никогда не выезжали за пределы своего родного штата) приехали во Францию и оказались в объятиях француженок.

Бесспорно, то было время, когда вопрос voulez-vous coucher avec moi?[134] задавали очень часто.

Прошла Первая, а потом и Вторая мировая война. Это было непростое и часто голодное время.

Француженки показали простым американцам любовь такой, какой им никогда не показывали ни Бетти, ни Мегги.

Как американцы, так и француженки испытывали эмоциональный и экзистенциальный голод. Мари-Клод, которая была молодой в период Второй мировой войны, вспоминает: «В то время граница между жизнью и смертью была стертой. Многие французские мужчины воевали, были убиты, сидели в тюрьмах или стали калеками.

Было мало еды и радости, зато много отчаяния. Француженки и американцы за годы войны изголодались по любви и сексу. Американские солдаты пришли во Францию с шоколадом, нейлоновыми чулками, сигаретами, жвачкой, консервами и кроме всего этого принесли в страну самое желанное и соблазнительное – освобождение от фашизма. И мы, француженки, открыли им наши объятия».

В послевоенные годы между двумя нашими странами происходил активный культурный обмен, а репутация француженок в качестве самых сексуальных соблазнительниц укрепилась как никогда. Это отражает фотография Робера Дуасно[135] под названием «Поцелуй у Отель-де-Виль» (Le baiser de l’hôtel de ville).

На фотографии запечатлен, пожалуй, самый известный французский поцелуй. Этот поцелуй парижской пары прекрасно символизирует французское понимание того, что время быстротечно и жить надо сейчас. Фотография, сделанная Дуасно, отражает будничность и одновременно пульс жизни. Пара, забыв обо всем, страстно целуется. Рядом с любовниками проходит строгий человек в берете и очках, какая-то женщина в плаще задумчиво смотрит в пустоту. Никто не обращает внимания на целующихся. Люди идут по улице, курят в бистро, жизнь несется мимо Hotel de Ville, который с тех времен мало изменился. Все то же серое небо, те же рестораны, те же голуби. Войны приходят и уходят, люди рождаются и умирают, а французы, как показывает художник Дуасно, всегда находят время для любви.

Эта фотография была сделана через тринадцать лет после смерти Уортон, понимание которой французской души было и остается верным. Поэтому в качестве заключения мы вспомним ее слова о француженках и о том, что те знают о любви и сексе (а также о других сердечных и абсолютно умозрительных вопросах):

«Француженки обладают свободой взглядов и необыкновенной чувственной восприимчивостью. Сочетание этих двух способностей породило чувство, которое они называют «le plaisir»[136]. Однако это более утонченное понимание удовольствия нежели то, что мы вкладываем в английское слово «pleasure».

Le plaisir означает всеми признаваемое и совершенно неограниченное право наслаждаться своими ощущениями, прямая и непосредственная радость вкушать плоды дерева, называемого золотым[137]. Никакие внушения и запреты, утверждения, что это грех, не в состоянии принизить это удовольствие, потому что оно, точно так же, как и любовь, открыто в своих речах и действиях… для французов это часть смелого и радостного восприятия жизни».

Также в серии «Психология. М & Ж» выходят

Стив Харви

«Поступай как женщина, думай как мужчина»

Отрывок

Три вещи, которые нужны каждому мужчине: поддержка, верность и секс

Женщины – сложные существа. Вам нужно все. И много всего. И вы ожидаете, что ваш мужчина обеспечит вас этим, даже если вы не объяснили ему, что вам конкретно нужно, или даже если то, чего вы хотели пять минут назад, идет вразрез с тем, чего вы хотите в данный момент. Я часто в шутку говорю, что женщина сможет почувствовать себя по-настоящему удовлетворенной, только когда у нее будет четверо разных мужчин: старик, пугало, половой гигант и гей.

Старик будет сидеть с вами дома, тратить свою пенсию на вас, обнимать вас, создавать уют и… никакого секса – он на это уже не способен. От него вы получаете финансовую безопасность.

Пугало? Этот пойдет на все, чтобы выручить вас: отведет детей на кружок, сходит с вами в продуктовый магазин, в выходные вымоет машину, посидит с котом – все что хотите. Он будет просто счастлив от того, что такая красавица, как вы, просто обращает на него внимание. От него вы получаете «время для себя, любимой». Он освобождает вас для того, чтобы вы могли сделать все свои личные дела.

Далее половой гигант. Вам нужен сильный, добрый половой гигант. Вы знаете, что он вам даст. Он большой и не очень умный, не может поддержать интеллектуальную беседу, но он накачан с головы до пят и сделает все, чтобы вы стонали от удовольствия. Умопомрачительный секс – вот что вы получаете от него.

А вот с парнем-геем можно пройтись по магазинам, поболтать о том, что купил вам старик, по каким поручениям вы послали пугало и как именно вы всю неделю кувыркались с половым гигантом, – с геем вы болтаете обо всем .

Четыре парня, удовлетворяющих все ваши потребности, должны принести вам счастье. Я говорю «должны», потому что для женщин счастье не гарантируется, даже когда удовлетворяются все их потребности.

Мы полностью признаем, что вы вправе в любое время изменить параметры, условия и специфику того, что именно сделает вас счастливыми, пытаемся приспособиться к этому – и, как правило, не можем. В отличие от вас, женщин, мужчины – очень простые существа. На самом деле, чтобы сделать нас счастливыми, нужно не так уж много.

Фактически есть только три вещи, которые, по большому счету, нужны каждому мужчине: поддержка, верность и секс.

Всего три. И я здесь для того, чтобы раз за разом говорить вам, что да, все действительно так просто.

То, что нам нужно, – постоянно и, в сущности, неизменно. И женщине легко одарить своего мужчину поддержкой, любовью и сексом, потому что это часть ее природы, поддержка и любовь – это то, что женщины дают инстинктивно и свободно. Вы просто называете это иначе – заботой. И если вы любите мужчину настолько, что готовы заботиться о нем, тогда, я бы сказал, вы любите его достаточно, чтобы иметь с ним и интимные отношения. Таким образом, эти три вещи приходят к вам естественно. И это все, что хочет от вас ваш мужчина. Позвольте мне объяснить это по отдельности.

Потребность № 1. Ваша поддержка

Мы должны чувствовать, что нас кто-то поддерживает – будто мы короли, даже если это совсем не так. Вы должны понять, что, когда мы выходим за дверь, весь мир готов сбить нас с ног. Черный, белый, желтый, полосатый – любой мужчина, выходя из дома, готов к борьбе.

Он может работать на такой работе, где начальник на начальнике и каждый в любой момент может вручить ему извещение об увольнении – и его жизнь изменится в мгновение ока. Парень, подчиненный вашему мужчине, возможно, просто ищет способ подсидеть его, чтобы самому получать большую зарплату, и ему до лампочки, угрожают ли его слова и поступки вашему мужчине. Ваш мужчина может ехать по улице, думая о своем, а затем остановится, и с ним случится что-то, неподвластное его контролю, или кто-нибудь может попытаться отобрать у него то, чем он владеет. Иначе говоря, мужчина постоянно находится в состоянии боеготовности, оценивая других мужчин, находящихся рядом с ним, готовый защищать все свои достижения (в том числе и вас).

Поэтому дома мы хотим расслабиться.

Все, что мы хотим, это услышать: «Милый, как прошел твой день? Спасибо за то, что ты делаешь.

Мы нуждаемся в тебе и любим тебя и счастливы, что ты у нас есть».

Мы должны чувствовать себя королями, даже если мы ведем себя не по-королевски. Поверьте, чем больше вы позволяете нам ощущать себя кем-то особенным, тем больше мы отдаем вам. Мы просто работаем еще упорнее. Вот так просто. Берите пример с моей мамы: каждое воскресное утро мой отец стриг меня перед посещением церкви, и, когда я, встав со стула, надевал свой костюм и ботинки и выходил в зал, мама, бывало, окидывала меня взглядом и говорила: «Вы только посмотрите на стрижку этого мальчика – просто блеск!» или «Смотри-ка – ты будешь неотразим, когда пойдешь в церковь!»

Я это усвоил: если я аккуратно подстрижен, на мне красивый костюм, то выхожу из дома с распрямленными плечами и высоко поднятой головой, потому что мама сказала, что я выгляжу отлично. И отец тоже расправлял плечи, потому что каждое воскресенье мама напоминала ему, что все это – благодаря ему, целовала и благодарила.

Мужчина хочет слышать от женщины: «Милый, я не могу выразить словами, как я ценю то, что ты делаешь для меня и детей».

Простые слова благодарности придают нам сил, чтобы продолжать делать все, что нужно для вас и семьи.

Все, что мы делаем, – будь то усердный труд и зарплата, которую мы несем в дом, или нечто более простое, вроде приготовления шашлыков в субботний вечер или загрузки белья в стирку, – все это мы будем делать гораздо чаще и охотнее, если получим за это награду. И эта награда не стоит вам ни цента. Она просто исходит из сердца: «Спасибо, милый. Я ценю то, что ты делаешь».

Вы даже не подозреваете, как важно это для вашего мужчины: немного поддержки подвигнет его на то, чтобы захотеть сделать больше. Думаете, наша суровость и нежелание обниматься значит, что нам эта поддержка не нужна? Вовсе нет – нужна. И какой мужчина не захочет слышать чаще признание: «Ты такой большой и сильный, ты – все, что мне нужно!»

Потребность № 2. Ваша верность

Поймите, наша любовь совершенно отличается от вашей – эмоциональной, заботливой, искренней, сладкой, доброй, всеобъемлющей. Женская любовь настолько крепка и плотна, что ложка может стоять в ней. И когда женщина любит, она верна – она не может представить себя с кем-то, кроме вас, потому что никто другой ей не нужен. Такова любовь женщины.

Для мужчин любовь – это преданность. ́

Это значит, что, что бы ни случилось, вы будете рядом с нами. Нас увольняют – вы остаетесь с нами, даже если мы не приносим домой зарплаты. Беседуя с подругами, вы с энтузиазмом говорите: «Это мой мужчина. Я верна ему». А при виде какой-нибудь знаменитости – этакого плейбоя, сорящего деньгами, самодовольного, сексуального и т. п. – вы крепче сжимаете нашу руку и говорите от всей души: «Мне не нужны эти лоснящиеся богатые красавцы, потому что мой мужчина для меня единственный и неповторимый!» (Мы можем только надеяться, что вы скажете именно это:).)

Преданность – это наше понимание любви. Для мужчины преданность и любовь – это одно и то же. Та любовь, которую вы требуете, красива, но наша любовь не похожа на вашу. Она другая, хотя и остается любовью. И любовь мужчины – это очень сильная вещь. Удивительная. Если ваша преданность будет истинной и неоспоримой, мужчина и вправду убьет за вас любого. Без колебаний.

Потребность № 3. Секс

Дело ясное. Мужчины. Потребность. Секс. Мы любим это. На этой планете нет ничего подобного этому, нет ничего другого, чего мы бы хотели так сильно и постоянно, нет ничего подобного этому, без этого мы просто не в состоянии жить. Заберите наш дом, работу, машину, всех наших крокодилов, но пожалуйста – по-жа-луй-ста! – не утаивайте «сладенького».

Нас не заботит остальное – нам нужен секс. Мы должны быть физически связаны с женщиной, которую любим, женщиной, которая верна нам и поддерживает нас, и мы делаем это, занимаясь с ней любовью.

Эмоциональная сторона – разговоры, объятия, пожатия рук и прижимание друг к другу – это ваша прерогатива. Мы делаем подобное, понимая, что это важно для вас. Но поймите: мы, мужчины, устанавливаем связь с помощью секса. И точка. Так мы подключаемся, перезаряжаемся и повторно контактируем. Я не знаю мужчины, которому бы это было не нужно. Спросите любого парня, важен ли секс в отношениях, – и тот, кто ответит отрицательно, лжет. Я, например, еще не встречал такого. Если вы встретите, поместите такого парня в музей – это уникум. Но большей части мужчин секс нужен как воздух.

Вы протянете без этого в лучшем случае месяц. А затем он получит это у кого-нибудь другого (если только вы не ждете от него ребенка). Говорю вам: банды основаны на поддержке и преданности – парни собираются в банды, основанные на этих двух вещах. Единственной недостающей вещью является секс, и именно поэтому в бандах появляются девушки. Подобное происходит и в клубах байкеров, и среди любителей кантри, и у масонов, и в тайных братствах – весь мужской мир построен на этих трех принципах.

Нет ни одного дня в неделе, когда, проснувшись, мы бы не стремились к этому. Скажем, вы не член братства А, но вы влиятельный представитель братства Б, который минимум в течение шести недель так и не принес клятву преданности братству А, но – вы облачились в их цвета. Допустим, они узнают, что вы не

дали такой клятвы, не прошли посвящения. Знаете, что произойдет, когда эти ребята узнают, что вы не член братства? Что вы предали их доверие – их цвета? Вам не продержаться и дня. Придите еще разок на их сборище, и все увидите. Придите-ка в кантри-клуб, если вы не его член! Верность. Поддержка. Из этого состоят мужчины.

Но ни один из них не может прожить без секса. О, он подождет, если у вас месячные – если, конечно, он вас любит. Если ему все равно, он не будет пытаться получить ваши ласки – он просто получит их у другой.

Если вы дозируете секс и не делаете того, что вы делали, когда начали встречаться, то он найдет кого-то другого, кто даст ему то, чего ему не хватает.

Поверьте: он скажет всем, что «это моя девочка», но между тем у него будет другая женщина, которая будет готова дать ему то, что он хочет и в чем он нуждается, – секс.

Поймите правильно: мы не животные. Мы знаем, что обстоятельства переменчивы, что вы забеременели и врач говорит, что нужно подождать шесть недель, или у вас месячные, ваши гормоны капризничают и вы не в настроении.

Но нельзя вечно придумывать отговорки. Вы можете, если хотите, водить мужчину за нос. Но, как бы он ни любил вас, семью, свою роль хозяина дома, если вы начнете дозировать секс, обязательно возникнут проблемы.

Мне недавно стукнуло пятьдесят, но я говорю вам прямо сейчас: в этом вопросе не сдерживайте меня и не водите за нос. В моем возрасте я хочу этого реже, потому что занят, руковожу компанией, у меня есть график, который нужно соблюдать, я часто бываю в разъездах, на сцене, на радио, пишу книги, занимаюсь собственным благотворительным фондом – словом, я не сижу на месте. И в моем возрасте я не могу позволить себе впутываться в проблемы – мысленно, эмоционально или духовно. Ад для меня уже не вариант. Я делаю все что могу, чтобы прийти к Вратам Рая, и сейчас это может произойти в любой день. Если я начну впутываться в проблемы, у меня может случиться инфаркт, и я уже не войду в свой дом. Истина в том, что, если я не могу снять свое напряжение дома, возникнут проблемы. Если, помолившись, я пытаюсь побудить вас дать мне немного сексуальной разрядки, а вы ищете причины, почему вы не можете этого сделать, то что-то между нами изменится.

Готов спорить, что в вашей семье случается нечто вроде: ночи напролет в течение всей недели вы сидели у постели больного ребенка, а другого ранним утром перед работой провожали в школу; каждый рабочий день вы бились со своими коллегами и начальником, улучая пятнадцать минут, чтобы проглотить скудный обед, затем в час пик поехали домой, чтобы заняться своей второй работой: приготовить обед, проверить домашнее задание у детей, постирать и т. д. и т. п. И к тому моменту, когда придет ваш мужчина, последнее, о чем вы думаете, – это положительный отклик на то, что одна моя знакомая называет «похлопыванием по плечу». «Вы знаете, о чем я говорю, – сказала она. – Это когда вы, утомленная, наконец падаете в постель и мечтаете лишь о том, чтобы просто посмотреть любимое телешоу, а он вдруг похлопывает вас по плечу… Караул».

Однако моя подруга попросту не догадывается о том, что ее мужу тоже надоело «похлопывать по плечу». Он ведь тоже работал весь день – не меньше вашего. И хотя, возможно, он и не сделал столько же по дому – что-то тоже сделал, и ему, как и вам, тоже нужно расслабиться. Ей нравится телевизор, ему – секс. Она устала этим заниматься, он устал от того, что этим не занимается. И если она расслабляется дома перед телевизором, он расслабляется вне дома – с другой женщиной.

Я не говорю, что он поступает правильно. Но как мужчина я его понимаю.

И если бы я был в их спальне перед тем, как вскроется все уродство их обмана, я дал бы один мудрый совет: благодарите тех, кого любите. Это значит, что, если мужчина видит, что у его женщины был трудный день и ей не помешала бы помощь по дому, он должен внести свою лепту. Если она готовит, он моет посуду. Если она гладит на завтра одежду для детей, он помогает им с уроками. Если она укладывает детей в постель, он укладывает в постель свою жену, помогает ей принять душ, позволяет ей расслабиться, выпив бокал вина, делает все, чтобы она поняла, что секс с любимой женщиной для него не просто разрядка, а акт любви. И она, возможно, с большей готовностью захочет отплатить тем же – не раздражением, а упоительным легкомыслием и раскованностью от осознания того, что значит быть желанной.

Но поймите, что ни один мужчина не будет каждый вечер угощать свою жену, чтобы заняться с ней сексом. Это неблагоразумно. Иногда он просто захочет иметь вас без всяких преамбул – без того, чтобы его вынуждали чувствовать себя еще одним «пунктом» в вашем перечне дел. Каждый мужчина просто хочет получать это от своей женщины. Каждый, без исключения.

Вы можете делать покупки для нас, готовить ужин каждый вечер и следить за тем, чтобы наше любимое арахисовое масло всегда стояло в кухонном шкафчике, подчеркивая тем самым, что вы помните о наших пристрастиях и заботитесь о нас. Но когда наш день не складывается, нам на самом деле нужны от вас лишь три вещи. Если приходя домой, я получаю их, то я готов ради вас на все. Если женщина не делает этих трех вещей для своего мужчины, я могу обещать вам: он найдет другую, которая будет это делать. Мы не можем выжить без этих вещей – ни девяносто дней, нисколько.

Вам может не понравиться то, что я говорю, но спросите любого мужчину, верно ли это, и он ответит вам просто: верно.

Поддержка. Преданность. Секс. Если вы обеспечите этим вашего мужчину, он сделает для вас все, что вы хотите.

Эллен Фейн и Шерри Шнайдер

Правила. Как выйти замуж за мужчину своей мечты

Отрывок

Правило № 6. Всегда первой кладите трубку

Не звоните мужчине, за самым редким исключением. Когда мужчина сам вам звонит, не говорите с ним дольше 10 минут. Когда звонит телефон, вы должны подойти! Разговаривая 10 минут, вы покажете мужчине, что заняты. Но не следует распространяться насчет своих планов (особенно если у вас этих планов нет). Заканчивая разговор первой, вы заставляете мужчину желать нового разговора. Вот несколько хороших фраз для завершения разговора: «– У меня миллион всяких дел», «– Мне было приятно поболтать с тобой», «– Сейчас я слегка занята», «– Мой мобильный звонит, нужно бежать!». Не забудьте: подобные фразы нужно произносить очень вежливо.

Женщины любят поговорить. И одна из величайших их ошибок – привычка говорить с мужчинами так, словно они – их подружки, психотерапевты или соседки. Помните: в начале отношений мужчина – это противник (если, конечно, он вам действительно нравится). Он может причинить вам боль, не позвонив, плохо к вам относясь или проявляя безразличие. Хотя вы можете отвергнуть его, но это тот самый мужчина, который заметил вас, пригласил на свидание и может сделать вам предложение. Это он – распорядитель этого шоу.

Лучший способ защититься от боли – не привязываться к мужчине слишком быстро.

Так что не сидите часами у телефона, мысленно перебирая все события дня. Вас очень быстро раскусят, а тогда мужчина может заскучать или утомиться. Мужчина не хочет встречаться с сумасшедшей младшей сестричкой, занудной мамашей или соседкой-сплетницей. Он хочет общаться с дружелюбной, легкой в общении и уравновешенной девушкой. Закончив разговор первой, вам не придется думать над тем, не задержали ли вы его слишком долго и не сказали ли чего-нибудь лишнего. Поскольку следить за временем телефонного разговора в состоянии влюбленности очень трудно, мы предлагаем использовать таймер или секундомер. Когда он прозвонит, вы можете очень мило сказать: «– Мне действительно нужно идти». Таймер объективен, вы – нет.

Не важно, что у вас был прекрасный разговор. Не важно, что вам хочется рассказать ему о том, что произошло с вами в возрасте пяти лет и что повлияло на всю вашу жизнь. Звонит таймер – конец разговору! Помните: вы должны оставаться загадочной и таинственной.

Кладя трубку первой, вы окутываете себя тайной. Мужчина будет гадать, куда это вы побежали, что делаете, не встречаетесь ли с кем-нибудь еще.

И это очень хорошо. «Правила» (и таймер!) заставят мужчину постоянно думать о вас.

Подобное окончание разговора может показаться вам грубым. Мужчина обидится и больше не перезвонит. На самом деле чаще всего происходит наоборот. Когда речь заходит о любви, мужчины становятся очень иррациональными.

Наша подруга Синди как-то установила свой таймер на 4 минуты. Услышав звонок, она сказала: «Мне нужно идти». Через пять минут ее бойфренд перезвонил и заявил, что им нужно встречаться не раз, а два раза в неделю! Четырехминутный звонок сработал как магнит. Влюбленные стали ближе друг другу, а вовсе не отдалились, как этого можно было ожидать.

Если вы по натуре мягкосердечны, подобная тактика может показаться вам жестокой. Вы наверняка думаете, что заставляете мужчину страдать, но на самом деле оказываете ему услугу. Следуя «Правилам», вы заставляете мужчину стремиться к тому, чтобы больше времени проводить с вами – и по телефону, и лично. Мужчина стремится желать! Почувствовав себя бессердечной манипуляторшей, вспомните о том, что вы оказываете мужчине услугу!

Еще один совет тем, кто хочет свести мужчин с ума: в воскресенье отключите свой автоответчик и убедитесь в том, что он приложит все усилия, чтобы связаться с вами. Когда такую тактику использовала Синди, ее бойфренд звонил столько раз, что автоответчик автоматически включился. (Некоторые модели включаются после 14 звонков. Можете представить себе мужчину, который звонит женщине 14 раз?!) Когда же вечером он все же до нее дозвонился, то сказал: «– Где ты была? Я хотел съездить с тобой за город!»

Когда мужчина тревожится, это хорошо. Это означает, что вы ему небезразличны. Если же он не злится, значит, ему все равно и значит, серьезных планов у него нет. Положить телефонную трубку через несколько минут разговора нелегко, но этот прием работает.

Наша подруга Джоди почувствовала, что «теряет» Джеффа. Они встречались три месяца. После субботнего свидания он попрощался с ней как-то очень легко и сказал: «Я тебе позвоню. Я сообщу, когда мне будет удобно встретиться на следующей неделе».

Джоди почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Она поняла, что настало время применить «Правила». Когда Джефф наконец позвонил, она не сняла трубку – просто слушала, как телефон звонит и звонит. Джефф дозвонился ей на следующий день в офис. На этот раз он говорил менее заносчиво. Он явно нервничал. И в конце разговора спросил, какой вечер будет удобен для нее! Телефонная стратегия сработала – Джефф больше никогда не позволял себе ничего подобного!

А вот еще один телефонный секрет. Если в пятницу вечером вы оказались дома (вы устали или у вас нет свидания), включите автоответчик или попросите маму или соседку отвечать, что вас нет дома. Если по какой-то случайности он позвонит вам в пятницу вечером, потому что у него не окажется других занятий, то решит, что вас действительно нет. Если вы снимете трубку, то ему может показаться, что у вас нет собственных дел и другие мужчины вами не интересуются. А это самое ужасное, что только может быть. Не позволяйте мужчине думать, что вы – домоседка, даже если так оно и есть. Не думайте, что игры – это плохо. Иногда игры – это очень хорошо и полезно. Мужчинам нравится думать, что они заарканили королеву красоты. Покажите своему другу, что вы живете полной жизнью, что вы совершенно независимы.

На следующий вечер, когда вы все же возьмете трубку, не считайте себя обязанной отчитываться в своих действиях, через несколько минут сообщите, что вы заняты (только вежливо!) и не можете больше говорить. Порой вы и действительно заняты – например, вам нужно постирать. Только не рассказывайте мужчине о том, что вы стираете.

Не позволяйте ему думать, что вы сидите дома, думаете о нем и составляете список гостей на вашу свадьбу. Мужчинам нравятся недоступные девушки!

Уверены, что этот совет кажется вам старомодным. Но напомните себе, что вы – вполне реализовавшийся человек, спокойный и счастливый. У вас есть карьера, друзья, хобби. Вы прекрасно живете – с ним или без него. Вы не пустой сосуд, дожидающийся, когда мужчина вас наполнит, поддержит и даст вам жизнь. Вы бодры, веселы и энергичны. Вы заняты своей работой и живете полной жизнью. Мужчинам нравятся самостоятельные женщины, а не навязчивые простушки, которые ждут, чтобы их спасли. Девушек «Правил» спасать не нужно!

Самая большая ошибка, которую женщина может совершить при встрече с мужчиной, за которого она хочет выйти, – это сделать его центром собственной жизни. Женщина может забросить работу, мечтая в офисе о принце Совершенство вместо того, чтобы засучить рукава и работать. Она думает и говорит только о нем. Она до смерти надоедает подругам, в подробностях рассказывая им о каждом свидании. Она постоянно рассматривает галстуки в магазинах, чтобы купить ему. Она вырезает газетные статьи, которые могут показаться ему интересными. Такое поведение, мягко выражаясь, нельзя назвать здоровым. Это самый верный способ потерять мужчину.

Подобное внимание утомит мужчину. Он никогда не сделает вам предложение и никогда не спасет вас ни в эмоциональном, ни в финансовом отношении. Даже если он женится на вас, то всегда будет проводить время с друзьями, за своим хобби или на баскетболе. И наверняка ему захочется, чтобы жена работала. Так что постарайтесь привыкнуть к мысли о том, что у вас должна быть собственная жизнь: работа, интересы, увлечения, друзья… Все это заполнит вашу жизнь между свиданиями – да и в браке тоже.

Не звоните мужчине, когда вам скучно и хочется внимания. Самое ужасное, так это ожидать от мужчины того, что он станет вас развлекать.

Будьте счастливы и заняты. Он всегда должен ловить вас на выходе или сразу после прихода.

Мы постоянно слышим о женщинах, чей мир после встречи с мистером Совершенство сжимается до минимума. Именно в тот момент, когда вы встречаете мистера Совершенство, наступает время заняться теннисом, получить ученую степень или отправиться в многодневный поход с друзьями…

Note message

section

section id="n_2"

section id="n_3"

section id="n_4"

section id="n_5"

section id="n_6"

section id="n_7"

section id="n_8"

section id="n_9"

section id="n_10"

section id="n_11"

section id="n_12"

section id="n_13"

section id="n_14"

section id="n_15"

section id="n_16"

section id="n_17"

section id="n_18"

section id="n_19"

section id="n_20"

section id="n_21"

section id="n_22"

section id="n_23"

section id="n_24"

section id="n_25"

section id="n_26"

section id="n_27"

section id="n_28"

section id="n_29"

section id="n_30"

section id="n_31"

section id="n_32"

section id="n_33"

section id="n_34"

section id="n_35"

section id="n_36"

section id="n_37"

section id="n_38"

section id="n_39"

section id="n_40"

section id="n_41"

section id="n_42"

section id="n_43"

section id="n_44"

section id="n_45"

section id="n_46"

section id="n_47"

section id="n_48"

section id="n_49"

section id="n_50"

section id="n_51"

section id="n_52"

section id="n_53"

section id="n_54"

section id="n_55"

section id="n_56"

section id="n_57"

section id="n_58"

section id="n_59"

section id="n_60"

section id="n_61"

section id="n_62"

section id="n_63"

section id="n_64"

section id="n_65"

section id="n_66"

section id="n_67"

section id="n_68"

section id="n_69"

section id="n_70"

section id="n_71"

section id="n_72"

section id="n_73"

section id="n_74"

section id="n_75"

section id="n_76"

section id="n_77"

section id="n_78"

section id="n_79"

section id="n_80"

section id="n_81"

section id="n_82"

section id="n_83"

section id="n_84"

section id="n_85"

section id="n_86"

section id="n_87"

section id="n_88"

section id="n_89"

section id="n_90"

section id="n_91"

section id="n_92"

section id="n_93"

section id="n_94"

section id="n_95"

section id="n_96"

section id="n_97"

section id="n_98"

section id="n_99"

section id="n_100"

section id="n_101"

section id="n_102"

section id="n_103"

section id="n_104"

section id="n_105"

section id="n_106"

section id="n_107"

section id="n_108"

section id="n_109"

section id="n_110"

section id="n_111"

section id="n_112"

section id="n_113"

section id="n_114"

section id="n_115"

section id="n_116"

section id="n_117"

section id="n_118"

section id="n_119"

section id="n_120"

section id="n_121"

section id="n_122"

section id="n_123"

section id="n_124"

section id="n_125"

section id="n_126"

section id="n_127"

section id="n_128"

section id="n_129"

section id="n_130"

section id="n_131"

section id="n_132"

section id="n_133"

section id="n_134"

section id="n_135"

section id="n_136"

section id="n_137"

Здесь очевидна ассоциация с библейским древом познания и историей «первородного греха» – вкушением запретных плодов этого древа, с последующим изгнанием Адама и Евы из рая. –